» » » Очерки из истории: Состояние Тамбовского края в первой половине прошлого века

Очерки из истории: Состояние Тамбовского края в первой половине прошлого века

Вся первая половина прошлого века была чрезвычайно тягостна для местного народонаселения. Тамбовско-Шацкие обыватели крайне обременены были личной, натуральной и денежной повинностью и кроме того бедствовали от разбойников, татар и калмыков*.

Вследствие этого последнего обстоятельства город Тамбов, по указу Петра Великого, приведен был в 1711 году на военное положение. Вместе с тем назначен был первый Тамбовский комендант Иов Петров Писарев. В его распоряжении на деревянных стенах и земляных насыпях города Тамбова находилось 9 больших пищалей, 20 пищалей затинных, 20 пуд зелья пушечного, 40 пуд зелья пищального ручного, да против зелья свинцу по Государеву указу. Тревога в городе и слободах производилась посредством набатного звона в вестовой колокол. Весу в том колоколе было 15 пудов. Тамбовская крепость, несмотря на военное положение и на то, что к ней в описываемое время приписано было 17 городов, находилась в самом жалком состоянии. Правда, в 1711 году в нашем городе было много церквей: Преображенская соборная, Знаменская, Покровская с приделом Прасковеи нарицаемой Пятницы, Троицкая с приделом Зосимы и Савватия, Успенская, Архангельская Боголюбская, Рождественская и Дмитревская. Следовательно, городское население было уже довольно значительное, именно, по официальным документам, более 10 тысяч. Приходские люди состояли тогда у нас из следующих сословий и состояний: архиерейских боярских детей, площадных подьячих, приказных подьячих, посадских людей, солдат, драгун, стрельцов, пушкарей, казаков, церковников, бобылей и однодворцев. Во главе местного городского духовенства стоял Преображенский протопоп Тихон Иванов. И однако, несмотря на сравнительную значительность Тамбова, как городского поселения, Тамбовский ландрихтер Кикин жаловался Петру Великому, что крепость Тамбов разваливается от ветхости…

При таких условиях местное народонаселение слишком слабо гарантировано было от разбойничьих, Татарских и Калмыцких нападений. Поэтому степные хищники нередко разоряли наш край и уводили в полон жителей тысячами. В 1713 году Крымские и Кубанские Татары, вместе с некрасовцами опустошили весь Тамбовский уезд, несмотря на то, что все его села и деревни укреплены были надолобами, и из одного села Ключей (имение светлейшего князя Меньшикова) увели в свои улусы до 3000 пленников. Относительно этого события в Московском архиве министерства юстиции сохранилась челобитная на царское имя Ключевского священника Макария Корнилова, тоже полоненного и впоследствии освободившегося из плена. В виду некоторой исторической важности указанного документа мы приводим его здесь вполне.

«Державнейший царь, Государь милостивейший!

Въ прошломъ, Государь, 1713 году Крымские и Кубанские Татары, а съ ними воръ и изменникъ Игнатий Некрасовъ — приходили подъ городъ твой великаго государя подъ Тамбовъ и подъ Борисоглебской и подъ иныя многия места и великое разорение учинили: церкви Божии, села и деревни пожгли, и людей въ полонъ побрали многое число, и въ вотчине светлейшаго князя Александра Даниловича русскихъ и черкасъ взяли въ полонъ съ 3000 человекъ, въ томъ числе взятъ былъ и я богомолецъ съ женой и детьми — самъ шесть и отведенъ былъ на Кубань. И изъ Кубани помощию Божиею я, богомолецъ твой, изъ басурманскихъ рукъ ушолъ, а жена моя и дети и доныне на Кубани въ полону. А когда по указу Вашего Царскаго Величества съ Турецкимъ салтаномъ договоръ былъ предложенъ, чтобы русскихъ полоняниковъ вспять возвратить, то Татары собрали въ улусе Ковыле полону малое число и то старыхъ и малолетнихъ и привели на Донъ въ Черкасской, а за прочий народъ полоненный они жъ Татары привезли съ собой 5000 рублей денег въ тотъ образъ, что будто тотъ полоненный народъ весь они испродали въ дальния места. И бывший казачий атаманъ Петръ Емельяновъ, не убояся Бога и Вашего Царскаго Величества страху, не обыскавъ про то подлинно — за души христианския деньги принялъ. Въ прошломъ же 1714 году атаманъ Емельяновъ посылалъ на Кубань казака съ письмомъ, чтобы они Татары деньги свои назадъ приняли, а полоненныхъ людей отдали бъ. И Татары полону не вернули, а за жену мою и детей просятъ на размену Крымцевъ трехъ человекъ: вашъ де атаманъ весь нашъ полонъ продалъ и въ томъ письмо намъ далъ».

Челобитная священника Корнилова заключается просьбой о выкупе его семы. Просьба была удовлетворена. Корнилов зажил по-прежнему, радуясь за свою энергию и за благополучный исход дела. Но мы думаем, что подобные случаи в то смутное время были сравнительно редкостью, потому что Татары обыкновенно торопились продавать своих невольников в Константинополе, Смирне, Александрии и в других дальних местах. Со стороны же Московских властей всегда и неизменно была проявляема обычная медлительность. Если же обратить особенное внимание на вышеуказанного атамана Емельянова, то придется сделать и такой вывод, что некоторые власти относились к вопросу о полоняниках не с христианской, а с коммерческой точки зрения…
Жаль, что в старые годы не имели никакого понятия о статистике. Нам крайне любопытно знать, сколько десятков и, может быть, сотен тысяч Тамбовско-Шацких обывателей похищено Азиатскими кочевниками, где наши горькие полонянички, старые и малые, мужчины и женщины, изживали долю свою и многие ли из них вернулись на родину…

Открытый для Татарских и Калмыцких набегов, волнуемый многочисленными шайками разбойников и дурно управляемый — весь край наш в первой половине прошлого века во всех отношениях представлял одну из самых убогих русских провинний. На всем его громадном пространстве не было ни одной школы. Твердое знание грамоты считалось редкостью даже и среди духовенства. Вотчинные владельцы почти поголовно были совершенно неграмотны. Обе провинции, Тамбовская и Шацкая, переполнены были недорослями. Один из таковых недорослей Петр Федоров Алеев так доносил о себе сенату, который формально всегда заботился об искоренении чрезмерного дворянского невежества: «въ службахъ царскихъ я не былъ, грамоте не знаю; сколько летъ мне отъ роду — за безумиемъ объяснить не могу»…

Города и уезды Шацкой и Тамбовской провинций в первой половине прошлого века управлялись провинциальными воеводами. Как эти радетели и сберегатели народного благосостояния относились к подчиненным им обывателям, доверенные слуги царские исполняли свой служебный долг — это видно из следующей заметки о Лебедянском воеводе Домогацком.

Домогацкий управлял Лебедянью в 1709 году. Это был один из самых необузданных хищников, которыми издавна, к несчастью, кишела наша бедная земля, как паразитами. Мочью своей он укрывал беглых солдат за многие дачи. Многие из этих беглых определены были им в город Лебедянь в подьячие. Горожан Домогацкий разорил в конец и иных из домов разогнал. Выгоняя жителей на казенные работы в Воронеж, на Липецкие и Кузьминские железные заводы и на Ширингушскую парусную фабрику, он брал за что-то со вcех работников по 8 денег с человека, да по две гривенки мяса, да с двух человек по четверику сухарей и с трех по четверику круп. Некоторые рабочие выезжали на работу конные, с таковых Домогацкий смертным боем правил по 13 алтын с подводы. Правление его ознаменовано было между прочим тем, что многие деревни Лебедянского уезда от немилосердых правежей бежали.

В 1709 году царь Петр Алексеевич повелел прекратить сбор недоимок. А Домогацкий все-таки собирал их сполна, разумеется в свою пользу, и кроме того брал по полтине с двора и многие корысти. Результатом всех этих хищнических проделок было то, что в Лебедянском уезде явился новый богатый землевладелец. Конечно это был Домогацкий. Для устройства имений ему потребовались многие деньги. Тогда он без церемоний и с легким сердцем обратился к царской казне и однажды в Лебедянском казначействе сразу взял 502 рубля.

О подвигах Домогацкого узнал наконец сам царь по доносу посадского Боева. Что сделали потом с преступным воеводой, мы пока не знаем; мы знаем лишь то, что доноситель и вся его семья ночным временем были схвачены по воеводскому приказу и брошены в тюрьму.

Воеводы других городов Тамбовской и Шацкой провинций более или менее походили на Домогацкого. Поэтому правительство постоянно меняло их. Но общественное зло не уменьшалось. Хищение казны и народной сумы все росло и росло. Народ бедствовал, а государственная казна не получала всех своих доходов. Так, с 1711 по 1718 г. вся Тамбовская провинция ежегодно доставляла в государственное казначейство окладных и неокладных сборов приблизительно только по 67 тысяч рублей. Остальные десятки тысяч в неизвестном количестве быстро и ловко распределялись по карманам мнимых царских слуг — воевод и приказных… Вследствие этого канцелярские бедняки, получавшие самое скудное жалование или и вовсе не получавшие, неожиданно богатели, становились крупными душевладельцами и так сказать силой вторгались в ряды местной родовитой аристократии.

* В 1705 г. у нас собирали со двора по осмине овса для драгунских лошадей, с 25 дворов выставлялась подвода, с десятого двора брали рабочего и с вытного тягла, с 15 д., по одной лошади. Кроме того, взяли вcех плотников. При этом воеводы донимали народ в свою пользу и многие от тягости разбежались в леса и к помещикам. В 1721 г. из одного села Тарадей бежали неведомо куда 600 человек.

***

Такое безотрадное положение местных провинций совершенно соответствовало нравственному характеру высших властей. Непосредственным начальником Шацких и Тамбовских воевод с 1711 по 1722 год был Воронежский вице-губернатор Степан Андреевич Колычов. Это был по-видимому настоящий вельможа. С ним вел деловую переписку сам Петр, а светлейший князь Меньшиков считался его другом и охотно пользовался его подарками*.

Между тем в 1722 году Колычов отдан был за лихоимство, за кражу и похищенье казны под суд и вместе с колодниками привезен был, по указу царскому, в сенат. Царь Петр, как известно, не любил шутить с расхитителями государственного и народного добра. Еще в 1714 году от 24 декабря он издал следующий указ: «понеже многие лихоимства умножились, между которыми и подряды вымышлены, которые уже наружу вышли, того ради запрещается всем чинам брать посулы. А кто дерзнет сие учинить, тот весьма жестоко на теле наказан будет и имения лишен и шельмован и из числа добрых людей извержен будет…» Таким образом Колычеву нечего было ждать себе пощады. Его начали водить на конюшенный двор в застенок и подвергать пыткам и допросам. Пыткой распоряжался гвардии майор Салтыков. Петр дал ему такую собственноручную инструкцию: «дьякъ Ключаревъ явно говоритъ на Степана Колычова, того ради завтре обоихъ пытайте». Это было в апреле 1722 года. Допросы производились нередко в присутствии самого царского величества.. Прикосновенных к делу оказалось множество. Тут был наперсник Колычова уже названный нами дьяк Ключарев, правая рука высокопоставленного лихоимца, тут были Воронежские, Тамбовские и Шацкие целовальники и приказные. И была работа заплечным мастерам великая… Под пыткой Ключарев снова стал оговаривать своего Воронежского принципала.

—Колычов с посулов богач,— стонал он,— Колычов компанию водил с светлейшим Меньшиковым, с графом Апраксиным и с князьями Долгорукими.
Наконец, после целого ряда пыток, сознался в винах своих и сам Колычов.

—Виноват перед Богом и царем,— говорил он,— я переделывал казенные расходные книги для своего воровства и по тем книгам украл с 10,000 рублей, о чем и целовальники ведают.

Степан Андреевич смягчал свое преступление. На самом деле он похитил не 10,000, а гораздо более. Вообще он распоряжался всеми казенными вещами, как своими собственными, для себя и для друзей своих. Однажды, например, он велел на казенный счет сделать себе 10 карет и двое саней и в то же время отправил в свои деревни транспорты с казенным провиантом. О поступке Колычева донесли в правительствующий сенат дьяк Чашников и ландрихтер Григорьев.

«Изъ казенныхъ магазейновъ,— писали они,— вице-губернаторъ бралъ на свои дела всякие материалы, золото, серебро, краски, юфти, гвозди, медную и оловянную посуду, стекло и железо; и все то записывалъ въ государевы расходы и шесть летъ государевыхъ казенныхъ мастеровъ держалъ при своихъ делахъ на государевомъ жалованье.»

Особенно удачно Колычов наживался во время собирания разных государственных сборов. В 1715-16 годах он собрал лишних денег, против окладов, 270,000 рублей. Так как население наших провинций в начале прошлого столетия не отличалось многолюдством, то Колычов ухитрился обложить данью поголовно всех местных женщин. Деятельнейшим пособником его в этом случае был вышеупомянутый Ключарев, которого довольный вице-губернатор благодарил однажды за усердие следующим письмом.

«Благодарю твою любовь, что приемлешь труды и тщание въ приказныхъ нуждахъ, за что желаю тебе паки получить государеву милость, а отъ великаго адмирала похваление.»

Не ограничиваясь обычными лихоимственными поступками, Колычов иногда прибегал к открытому грабежу. При этом большинство его жертв молча сносили беду свою, не смея и помыслить о какой-нибудь борьбе с сильным вице-губернатором, имевшим знатные связи в Петербурге. Вследствие этой безнаказанности высокопоставленный и грубый провинциальный самодур дошел до совершенной беззастенчивости в приемах своего систематического обирательства края. Однажды он прибыл с многочисленной свитой к нелюбимому им полковнику Лерекрестову и за угощение отблагодарил его самым наглым разбоем. У Лерекрестова согнали со двора всю скотину, впоследствии очутившуюся в Колычовских вотчинах, и отняли все столовое серебро.
Сенатский суд нашел Колычова виновным по всем обвинительным пунктам. На его имения наложен был секвестр и казенные убытки немедленно были восполнены. Допрашивая государственного похитителя, сам царь Петр, тщетно боровшийся с ненасытным бюрократическим хищением, ясно видел, что в данном случае сильно замешаны были светлейший Меньшиков и великий адмирал-граф Апраксин. Грустно было великому царю-работнику, только что пережившему страшную семейную драму, виновником которой был царевич Алексей Петрович; тяжкую думу думал он о своем царстве, в котором у него почти не было честных слуг… Те безродные люди, которых из ничтожества он призвал к своему престолу и к своему великому просветительному делу, в большинстве оказались недостойными царских милостей…

Дело Колычовское тянулось два года. В 1724 году царь короновал свою вторую супругу Екатерину Алексеевну. На радостях суровый царь смиловался и над нашим Воронежским преступником. Колычов отдан был на поруки, для многолетнего государева здравия. Таким образом все хищения, тайные и явные, вымышленные казенные подряды и сделки с Петербургскими сановниками — все это предано было суду Божию и суду русской истории, всем последующим векам в наученье…

Преемником Колычова был Пашков, тоже весьма тяжелый правитель для целого края. Вследствие крупной ссоры с вице-адмиралом Змаевичем, присланным в Воронежскую губернию для бударного и галерного дела, все злоупотребления Пашкова дошли до сведения Петербургского правительства. Воронежский вице-губернатор обвинен был в порубке казенных лесов и в изнурении народа, оштрафован был на 500 рублей и лишен места. Вместо Пашкова в 1734 году прибыл в Воронеж новый главный начальник нашего края — Мякинин.

Эпоха Петра Великого отмечена в нашем крае и еще двумя народными бедствиями. В 1719 году в некоторых пунктах Воронежской губернии, а также и в Тамбовской провинции, обнаружилась сильная чума, а в следующем году изменник Яшка Шешков прислал с Кубани в Тамбовскую же провинцию своих шпионов, главным из которых был некто Сокин — беглый монастырский крестьянин.

Тамбовская чума, как мы сказали, обнаружилась в 1719 году. Тогда же пришел в Тамбов следующий указ Петра Великого:

«Понеже симъ временемъ явилось въ Воронежской губернии моровое поветрие, того ради посланъ гвардии нашъ капитанъ Гороховъ, которому что велено делать, о томъ дана ему отъ насъ инструкция за нашей рукой, по которой какъ генералитету, такъ и гражданскимъ обывателямъ исполнять неотложно. Петръ.»

Благодаря энергии самого царя и строгости принятых против моровой язвы мер, болезнь сия, доносил в 1720 году Горохов сенату,— весьма перестала. По-видимому эпидемия действовала у нас только в немногих местах, но зато в своих районах она губила народ наповал, целыми семьями от мала до велика.

Моровое поветрие 1719 года, по свидетельству наших источников (сенатские дела, кн. 68-я),— было в Воронежской губернии превеликое. Тогда правительство в зараженных и соседних с ними местах приняло следующие решительные миры. Всюду учинили крепкие заставы и приставили к ним многолюдные караулы из царедворцев, офицеров и солдат добрых. Зачумленные дома жгли со всем имуществом, с лошадьми и всей домашней животностью. Больных увозили в леса, степи и овраги и бросали там на произвол судьбы. Кто ехал из неблагополучного места, тех заставные начальники гнали назад, с женами и детьми, и в случае сопротивления стреляли в них. Близ всех карантинных застав, по царскому указу, поставлены были для всенародной острастки виселицы, и если кто нарушал карантинные порядки и прорывался чрез заставы, то караульные начальники вешали таковых ни с кем не списываясь…

Вслед за чумой в Тамбовской провинции явилась иная беда. В 1720 году в Тамбовском уезде схвачен был шпион Прокофий Артемьев Сокин. Преступника привезли в Тамбов и начали пытать. Сокин под пыткой сознался, что он подлинно шпион, что его прислал с Кубани для возмущения Тамбовской провинции атаман Яшка Шешков, что он Сокин беглый солдат из села Мишукова и что таких, как он, шпионов и возмутителей послано с Кубани в разные украинные города и уезды 200 человек… Сокина запытали.

У всех шпионов Шешкова были возмутительные атаманские грамоты, которые читались и разбрасывались по всем южно-русским городам и селам. Текст их следующий.

«Шведская королева,— писал Шешков,— уговорила Турецкаго султана дать ей въ подмогу противъ царя Петра семь ратей со многими силами, да Крымский ханъ темъ же Шведамъ даетъ въ подмогу трехъ салтановъ съ силами, и вы бъ, все русские голутвенные люди, про то ведали».

Сами казацкие изменники готовились двинуться с Кубани на юго-восточную украйну летом 1720 года, и царь Петр не без основания полагал, что в случае малейшей их удачи на Тамбовскую и иные украинные провинции немедленно нападут Крымцы, Кубанцы, Черкесы, Каракалпаки и Киргизы. Поэтому велено было привести Тамбов и его уездные города на военное положение. Но это было очень трудное дело, что видно из следующего донесения Тамбовского воеводы Василия Глебова, от 25 окт. 1720 года.

«Во всей Тамбовской провинции,— писал он Петру Великому,— гварнизонныхъ солдатъ только 818 человекъ и у оныхъ солдатъ ружья и аммуниции ничего нетъ, а которое ружье и есть и то не токмо къ стрельбе, но и къ починке негодно. И ежели къ Тамбову учинится отъ неприятелей набегъ и противъ его отпору учинить нечемъ и не кемъ. А городъ Тамбовъ ветхий, мосты и вся кровля въ крепости обвалились, и по городу по мостамъ пройтить ни которыми меры не возможно. Также и на башняхъ кровля обветшала, а валовая крепость вся осыпалась и черезъ нее проложены многия дороги».

К счастью в 1720 году на Тамбовскую провинцию и на Тамбов набегов не было. Иначе беззащитный край наш подвергся бы полному разорению, что не раз и бывало с ним, особенно в XVII столетии.

Между тем в конце царствования Петра I-го Тамбов был уже, как мы сказали выше, довольно значительным поселением. В нем было более 10,000 жителей, а в целом Тамбовском крае — несколько сот тысяч. Следовательно, Азиатским хищникам была бы у нас пожива немалая…

В 1725 году великий царь Петр скончался. Плакала о нем чуть не вся земля русская. Все тяготы его царствования были забыты. Все знали и помнили лишь то, что Петр Алексеевич сам первый и больше всех служил царству и что решительно все его мероприятия клонились к осуществлению одних государственных интересов. Для русской земли наступили иные времена. Худо было в столицах, еще хуже в провинциях… И наш Тамбовско-Шацкий край надолго оставлен был правительством без призора. Об нем не заботились. С него собирали только подати и недоимки. Местная жизнь все глохла и глохла…

Тамбовская захолустная жизнь немного выведена была из состояния скуки и застоя в 1741 году. В это время в городе Тамбове на несколько месяцев останавливалось Персидское посольство Хуссейн-хана, ехавшее в Петербург, от знаменитого Надир-шаха.

* В описываемое время князю Меньшикову принадлежали в Тамбовском крае два больших села: Братки и Ключи. Вероятно рука светлейшего была слишком тяжела и для наших жителей. Поэтому Тамбовский подьячий Протопопов, слегка подвыпивши, публично выражал однажды такое желание, чтобы Александру Даниловичу голову за его дела отрубили. Протопопова схватили.
18-01-2014, 02:32
Автор: admin
1787
Рейтинг:
  
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.