Цель посольства Зюзина к Иакову I-му заключалась в извещении об избрании Михаила на престол и о причиненном от поляков и шведов разорении Российскому государству. Кроме того, послам Зюзину и его товарищу, дьяку Алексею Витовтову, вменено было в обязанность войти к Аглицкому королю с прошением о даче вспоможения противу поляков и шведов деньгами и военными припасами. По дороге Зюзин и Витовтов должны были заехать к Датскому королю Крестьянусу, к которому была царская грамота о пропуске посольства. В посольской инструкции Шацкому воеводе велено было подробно разузнавать, кто с кем из иноземных государей в войне или мире, так как Московское государство пребывало тогда в полном неведении условий и фактов западно-европейской политики.

28 июня 1613 года в посольском приказе Зюзину и всей его свите было объявлено: «царь и великий князь Михаилъ Феодоровичъ велелъ дворянину и наместнику Шацкому для своего государева великаго дела идти къ Англинскому королю Якубу Ондреевичу въ послехъ, а идти ему на Вологду Двиною къ новому Архангельскому городу не мешкая, а проехавъ на Вологду взять ему у князя Ростовскаго суда, и какъ приедутъ къ Архангельскому городу и о томъ отписати государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу къ Москве.»

22 августа 1613 года послы прибыли в Архангельск 29 сели на Английский корабль и в сопровождении подьячего Андрюшки Семенова да переводчика из Московских немецких толмачей Андрюшки Андреева отправились в продолжительное путешествие.

«Сентября 3-го, доносил впоследствии Алексей Иванович Зюзин,— учалъ быть на море ветръ и насъ по морю носило по 19 число. И намъ посламъ и всякимъ людямъ скорби были великия. И пронесло корабль мимо Шкотцкой земли и октября 13-го увидели мы берега Аглицкие.»

Англия произвела на наших послов, весьма понятно, самое сильное впечатление. Привыкши видеть у себя на родине деревянно-соломенные поселения, почти совершенно чуждые европейской культуры, наши наивные путешественники всему удивлялись в заморском царстве и недоумевали по поводу басурманской хитрости и богатства.

«Города въ Англии,— писал Зюзин,— каменные и посады у нихъ великие. По морскому берегу села и деревни многия. Въ вотчинахъ королевскихъ и боярскихъ и у удельныхъ князей и иныхъ ближнихъ людей въ селахъ и деревняхъ устроены каменныя палаты великия и высокия и домы все каменные.»

22-го октября послы Темзою подошли к Лондону. В тот же день был у них на корабле Английский гость Иван Ульянов и от королевского имени опрашивал: «великий государь наш король Якуб Ондреевич велел вам поклониться и о здоровьи спросить.» И послы на королевском к себе жалованья челом били. Вскоре к ним приехал воевода Капитон (капитан?) и с ним служилых людей 12 человек для их посольского обереганья.

Когда послы ехали в Гревзенд, то была стрельба великая, со всех береговых укреплений. «А наряды у нихъ,— замечают послы,— многие и великие.»
В Гревзенде, где Зюзина встретило человек 200 и больше и челом ему ударили, русское посольство пробыло по 25-е октября. Здесь его посетил королевский уполномоченный Томас Фомин Смит и спрашивал от имени Иакова I-го о царском здоровье. И послы отвечали: «Божиею милостию государь нашъ на своихъ великихъ и преславныхъ государствахъ российскаго царствия въ добромъ здоровье.»

26-го октября, после торжественного въезда в Лондон, причем Зюзин и Томас Смит ехали в одном экипаже, послы отправились на аудиенцию в лодках. По этому случаю опять была стрельба великая: с кораблей со всех стреляли и изо всего берегового наряду. А как стрельба поминовалась, князь Томас говорил: «такая стрельба была по королевскому веленью для великаго государя царя и великаго князя и для вашей посольской чести, и ни которымъ посламъ иныхъ государствъ въ Аглицкой земле такой чести не бывало.»

На берегу послов встретили королевские придворные в богатых бархатных кафтанах с цепьми золотыми верхом и пеши. «И были жъ тутъ,— описывает Зюзин,— королевские дворовые люди и драбанты въ цветном платье съ протазаны золочеными человекъ съ полтораста, а напереди и назади у нихъ золоченые королевские признаки. Да и многие всякие люди въ те поры были изшедчи.»

По обыкновению, дворянину Зюзину дана была правительством подробнейшая память относительно всех его поступков, слов и чуть ли не помышлений.
Если его спрашивали про великого государя, он отвечал в самом надменном тоне; если любопытствовали про Заруцкого и Маринку и про иных государевых ворогов, Зюзин говорил исключительно по писанному. «А пуще всего,— докладывал он впоследствии в Москве,— берегъ я высокую государскую честь, чтобъ не было ни какой порухи государевой славе.»

Понятно, что торжественные встречи в Англии крайне льстили национальному и личному честолюбию нашего Шацкого воеводы. Послы с блестящею Английскою свитою приехали в посольскую квартиру, пышно здесь пообедали и немало пили за царское и королевское здоровье. Относительно последнего пункта в посольской инструкции ничего не было сказано, поэтому Московские гости в служении Бахусу ничуть не отставали от своих гостеприимных хозяев…

Значительно подгулявши, Зюзин в конце обеда стал хвалиться Московскими обычаями. «Служим мы великому государю своему, покрикивал он толмачу Андрееву,— с прямым радением и во всякой холопьей правде стоим не по-вашему.»

В следующие дни послы стали добиваться королевской аудиенции. Между тем их возили по городу и показывали им разные редкости, к которым они старались относиться равнодушно. Король принял наших послов уже 7-го ноября. Прием был устроен в одном из загородных дворцов. Зюзина и Витовтова близ королевской резиденции встретили с музыкою, колокольным звоном и стрельбою. Дворяне и войска стояли по всему посольскому пути шпалерами.

О самой аудиенции Зюзин доносил царю так: «вшедъ въ великую палату, усмотрели мы Его Величество Якуба короля, его королеву Анну и королевича Карлуса, какъ они сидятъ по своимъ государскимъ местамъ. Сиделъ Якубъ король на своемъ королевскомъ месте, а съ нимъ съ левыя руки королева Анна на особомъ месте, а королевичъ у отца своего — съ правыя руки, только немного подалее отъ него. И подъ ихъ королевскими местами сделанъ рундукъ для вышины по дворскому обычаю.»

Когда послы дошли до середины тронной залы, то король, королева и королевич встали с своих мест. Зюзин и Витовтов в своих парчевых кафтанах и с громадными собольими горлатными шапками в руках медленно и важно приближались к королевскому рундуку. Тогда Иаков I-й и королева Анна отошли от своих кресел навстречу послам больше сажени, а принц Карлус спустился с тронного возвышения на одну ступень и снял шляпу.

Алексей Иванович Зюзин с товарищем, отдавши королю и его фамилии царский поклон, молвил: «Бога въ Троице славимаго милостию великий государь царь и великий князь Михаилъ Феодоровичъ всея Руссии самодержецъ, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский и великий князь Смоленский, Лифляндский, государь Тверския земли и Карталинскихъ и Грузинскихъ царей и Кабардинския земли, Черкасскихъ и Горскихъ князей государь и обладатель — брату своему любительному Якубу королю Аглинскому, Шкотцкому, Фряцскому, Индийскому и иныхъ и королеве Анне и королевичу велелъ поклонитися и здоровье свое сказати.»

После этих слов Зюзин начал читать королю Иакову царскую грамоту, тщательно переписанную и дотоле обернутую в богатую шелковую материю. Содержание грамоты мы приводим в сокращении.



«Царь и великий князь Михаилъ Феодоровичъ всея Руссии самодержецъ вамъ, великому государю и любительному брату своему Якубу королю, велелъ здоровье и сие говорити».

Далее шла речь о беспрерывных дипломатических сношениях России с Англией со времен Иоанна IV, о бедствиях русского народа в смутную эпоху, причиненных королями Жигимонтом и Карлусом и панами радными по их злому умыслу, о воровских грамотах, особенно волновавших казаков и боярских холопей и иных худых людей, и о самозванцах. «И те польские, литовские и русские недобрые люди,— продолжает грамота,— пришли подъ царствующий градъ Москву и почали Московское государство разоряти, людей въ пленъ имати, а иныхъ побивати и грабити и кровь напрасную проливати безъ милости.»

Посольская грамота, по Московскому обычаю, была очень длинная и послы читали ее попеременно. Это была целая обширная статья о смутных временах. С особенной подробностью и энергией послы выражались о воровских жестокостях и грабежах и о неправдах Польского и Шведского королей. «Всякихъ жилецкихъ людей,— жаловались Московские дипломаты,— мужеска и женска полу и до сущихъ младенцевъ те наши вороги побили, а нашу царскую казну и царския утвари пограбили и къ королю Жигимонту отослали и по себе пограбя разделили, и товары у торговыхъ людей и у Марка Агличенина некрестьянскимъ обычаемъ захватили. А отъ королей Жигимонта и Карлуса и сына его Адольфа пошло безъ конца злое умышление, крестопреступительное порушенье, неправда и измена Московскому государству.»

Вообще, тон всей царской грамоты был жалобный. Бодрее послы становятся при рассказе о Пожарском. «И въ приступахъ и на вылазкахъ Польскихъ и Литовскихъ и Немецкихъ людей,— говорили они,— наши побивали безчисленно, взяли большой каменный городъ и живыхъ поймали больше четырехъ тысячъ, а достальные Польские и Литовские люди сели въ Китае да въ Кремле. Да съ гетманомъ Ходкевичемъ бились три дни и побили гетмана на голову и живыхъ въ полонъ взяли больше десяти тысячъ.»

Далее говорится о царском избрании: «за молением и прошением Московскаго государства митрополитовъ, епископовъ и всего освященнаго собора и за челобитьемъ царей и царевичей разныхъ государствъ, которые служат въ Московскомъ государстве, и бояръ и окольничьихъ и дворянъ и всякихъ служилыхъ и приказныхъ людей и гостей и всенароднаго множества людей, принявъ благословенье отъ великой государыни матери иноки Марфы Ивановны и милосердуя о народе, учинилися есмы на великихъ и преславныхъ государствахъ.»

Чтобы заинтересовать Иакова I-го дружбою с Россией, послы по царскому наказу в той же речи говорили: «а государство Московское — великое и широкое. Изъ дальнихъ мест, изъ Сибири, изъ Астрахани и изъ иныхъ местъ въ то государство по часту приезжаютъ.»

Кроме того Зюзин, по смыслу посольской памяти, выставлял на вид особенную приверженность Москвы к Англии. «Великий государь нашъ Его Царское Величество,— с особенным ударением читал он,— для любви брата своего Якуба короля многимъ торговымъ людямъ разныхъ государствъ отказываетъ, къ Архангельскому городу приходити не велитъ.»

Посольская речь закончилась следующими словами, выражающими цель посольства: «И вы бъ, великий государь братъ нашъ любительный Якубъ король, съ нашимъ царскимъ величествомъ были въ братской любви и въ крепкой дружбе и на всякаго нашего недруга стояли бъ съ нами заодно, помня прежнюю братскую любовь съ великими государями Российскими.»

По окончании речи Зюзин подал свиток царской грамоты Иакову I-му, который принял его стоя и приподнявши шляпу. Имя Божие и государевы титла в той грамоте писаны были золотом, а печать к ней привешена была из красного воску.

Вручив королю грамоту, Шацкий воевода сказал: «царское величество, помня прежнюю братскую крепкую дружбу и любительные ссылки съ любительною царскою сестрою славныя памяти съ великою государынею съ Елисаветъ королевою, а после того — любительные ссылки съ вами, Якубом королем, царей Бориса и Василия Иоанновича, послалъ къ вамъ брату своему насъ холопей своихъ въ послихъ государство свое обвестить и здоровье свое царское сказать, а про ваше королевское братское здоровье проведати и о иныхъ добрыхъ и великихъ делехъ говорити, которые межъ великихъ государей и межъ великихъ государствъ къ доброму делу и къ покою крестьянскому настоятъ.»

На все эти посольские приветствия и речи Иаков I-й отвечал лично. «Слышалъ я про брата своего,— говорил он,— царя и великаго князя Михаила, что онъ учинился на всехъ государствахъ Российскаго царствия, и царской любительной ссылке и братской его дружбе мы радуемся.»

В это время королева Анна встала с своего места и спросила о царском здоровье. Примеру ее последовал принц Карл. Обоим послы отвечали особо.
Между тем Иаков I-й продолжал: «съ братомъ своимъ царемъ всея Руси въ крепкой дружбе мы будемъ на веки.»

Иаков I-й Стюарт видимо ласкал Московское посольство. Он выразил это в резком порицании Польской и Шведской политики и в самой церемонии аудиенции. Так как послы стояли в тронной зале без шапок, то король дважды и трижды приказывал им накрыться и своим королевским словом гораздо про то приклянивал. Однако послы не решились удовлетворить королевской любезности и остались с непокрытыми головами. Тогда король и королевич сами сняли шляпы. Таким образом они надеялись сломить посольское упрямство, но Зюзин стоял на своем и за себя и товарища говорил: «ваши королевские очи мы близко видимъ и намъ холопямъ какъ то учинить, чтобъ на себя шапки положити.»

За это послов похвалили и позвали к руке. Этой чести удостоились также подьячий и переводчик.

В конце аудиенции Зюзин и Витовтов стали подносить от себя королевской фамилии подарки. Первый поднесь королю, королеве и принцу по 40 черных соболей и по чернобурой лисице. Второй подарил королю тоже 40 соболей, а королеве только две пары и королевичу — черную лисицу. Все эти подарки далеко не выражают известной Московской пышности, но это так понятно: казна царская была в те времена в совершенном запустении, государство в разорении и многий народ в шатости.

Вскоре после того наши послы особо представлялись королеве. Ехали они по Лондонским улицам с полверсты и дивились большим каменным хоромам и гостинным дворам со многими товарами. «А какъ вошли мы во дворъ королевинъ,— описывают послы,— и въ то время въ воротахъ и во дворе стояли по обе стороны немки — жены и девки въ нарядномъ платье и намъ честь воздавали, кланяясь. Да на дворъ жъ стояли всякие люди немцы и немки, а въ палатахъ драбанты и боярскихъ чиновъ люди съ женами и дочерями.»

В королевиных покоях послы витались с придворными сановниками за руки, а сравнительно мелким чинам на их глубокие поклоны с важностию отвечали легкими кивками головы. На возвратном пути Зюзин и Витовтов держали себя еще величественнее, так как они удостоены были чрезвычайной чести: королева пригласила их сесть в своем присутствии и приказала проводить их до посольской квартиры своей свите с церемонией. Впоследствии по этому поводу посольство отзывалось так: «никакимъ иноземцамъ, опричь насъ, такия чести не бывало.»

С особенным удовольствием наш Шацкий воевода отмечает в статейном списке тот факт, что король пригласил его с Витовтовым к своему столу, во время которого сам посол сидел на королевском месте, а дьяк Витовтов — возле королевского места.

За обедом Иаков I-й любезно сказал послам: «грамоту царскую принялъ я съ великою честию и целовалъ ее любезно и теперь спрашиваю о царскомъ здоровье.»

На это Зюзин, встав с места, молвил, а толмач сейчас же все это перевел: «какъ есмя поехали отъ великаго государя своего и великий государь нашъ Его Царское Величество на своихъ великихъ преславныхъ государствахъ далъ Богъ въ добромъ здоровье.»

Русское посольство пробыло в Англии до осени 1615 года и подтвердило известный торговый договор, по которому Английские купцы могли вести беспошлинную торговлю с Московским государством чрез Архангельск. Таким образом Англичане остались в барышах, а русские, не получив от них никакой помощи, в надежде на вероятную будущую помощь очутились у своих фиктивных союзников в экономической зависимости, продолжавшейся до времен царя Алексея Михайловича, когда по поводу убиения Кромвелем и долгим парламентом короля Карлуса наложено было запрещение на Английскую торговлю.

Посольство А.И. Зюзина все-таки имело свои выгоды. Оно в некоторой степени содействовало сближению глухой Москвы с просвещенным западом и именно в этом смысле было одним из сильных прецедентов Петровской реформы, потребность в которой разумеется явилась не вдруг, а постепенно.
Московские послы возвратились на родину 20 октября 1615 года. Вместе с ними ко двору царя Михайла прибыл посол Иакова I-го Еганус Серегт с товарищи. Иноземные послы привезли молодому царю одни любительные грамоты. Даже царская просьба о скромном денежном вспомоществовании осталась без удовлетворения.

Статейный список Зюзина, к сожалению, не дошел до нас в полном составе. Дальнейшие обстоятельства жизни нашего Шацкого дипломата тоже не ясны и совершенно отрывочны. В 1615 году, немедленно по возвращении из Англии, Зюзин вместе с князем Мещерским вел в Тихвине переговоры с Шведским уполномоченным Яковом Пунтосом. Очевидно, его считали опытным дипломатом, поэтому перевели из Шацка в Великий Устюг, поближе к Шведской границе, и в 1617 году поручили договариваться со Шведами в Ладоге и Новгороде. В 1618 году А.И. Зюзин вызван был в Москву и заседал в боярской думе, где сообща приговорили: сидеть в осаде от Владислава.

Что было с нашим дипломатом потом, нам неизвестно. Вероятно, он скоро умер, иначе имя верного и опытного царского слуги и еще не раз встретилось бы в дипломатических документах…

Мы привели свои краткие исторические данные об Английском посольстве 1613 года между прочим с тою целью, чтобы указать на относительно важное государственное значение нашего Шацкого края в начале XVII века. Ясно, что в описываемое время и мы жили уже не одною оборонною жизнью, но могущественно первым царем Романовым, имевшим родовые Лебедянские вотчины, втягивались в общегосударственную жизнь. Эту мысль подтверждают как Тамбовские писцовые книги, так и местные царские церковные пожалования и усиленное городовое и земляное строение*. Главная вотчина бояр Романовых находилась в городе Романове (теперь село), основанном Филаретом Никитичем. Здесь знаменитый патриарх построил крепость, хоромы, церковь и Красногорский монастырь. В крепости был вырыт глубокий колодезь, который цел и теперь. Сохранились также отчасти и крепостные земляные насыпи.

В 1636-м году царь Михаил Феодорович повелел построить крепости Тамбов и Козлов и насыпать сторожевой вал от Козлова до Усмани.
Тогда же начались беспрерывные и усиленные набеги Крымцев на наш край, следствием чего были частые царские посольства в Бахчисарай. Про одно из таковых посольств мы и скажем в следующей главе.

* В Тамбовском кафедральном соборе и доселе хранится вклад царя Михаила Феодоровича — Евангелие.