Единственный Тамбовский летописец, говоря о беспрерывных степных набегах в XVII-м столетии на наши Тамбовские и Шацкие украйны, подробно перечисляет Татарские племена и указывает на Татар Крымских, Ногайских, Кубанских и Азовских. Между тем он же почти ни слова не говорит о Калмыцких набегах, как будто их не было, или же они были относительно безвредны. Тогда как на самом деле нашим предкам часто и от Калмыков была беда великая: Калмыцкие хищники не меньше Татарских убивали и арканили наших полоняников, жгли наши поселки и конями топтали наши жатвы. Не раз внезапно и стремительно прорывали они наши валовые крепости, избивая засечных и иных сторожей, и с гиком и с дикими возгласами появлялись скуластые и узкоглазые Калмыцкие лица перед самыми крепостными Тамбовскими воротами, смущая наши малосильные воинские команды и их воевод… Звонили у нас тогда в набатный колокол тревогу, становились пушкари, пищальники и стрельцы на стенах и башнях, близ главных ворот выравнивались на всякий случай конные и пешие казаки, а в соборной Преображенской церкви служили молебны до тех пор, пока Азиатские кочевники не уходили в свои Приволжские кочевья…

Деревянные стены и башни Тамбовской крепости, свидетели Калмыцких набегов, давно уже сгнили, земляные валы обсыпались — и только одна у нас есть историческая святыня, относящаяся к описываемому времени, это надворотная, крепостная икона распятие Христа Спасителя; икона эта в настоящее время украшает левую стену нижней церкви кафедрального собора… Да еще уцелела в соборной ризнице фелонь приснопамятного Тамбовского епископа Питирима, в которой, может быть, наш святитель совершал богослужение в осадные дни своего престольного города… Да, смутные и тяжелые были прежние наши годы. И я еще со времен своего детства живо помню филологическое, правда слишком смелое, объяснение названий нашего города.

Тамбов — это значит: там был бой, там кровь лилась, там стоны слышались, и дико-победные клики победителей, когда наши, когда чужие…

Восполняя именно эту относительно Калмыков крупную недомолвку нашего Тамбовского летописца, мы на основании материалов, хранящихся в главном Московском архиве министерства иностранных дел, намерены сказать несколько слов о появлении Калмыков в русских пределах и об их набегах на Тамбовско-Шацкий край. Своей заметке мы даем вышеписанное наименование потому, что именно так озаглавлены наши Московские источники.

Русские Калмыки, так называемые Торгоутские, издавна жили в глубине Средней Азии по верховьям Амура, Или и Иртыша и перешли в нижнее Поволжье в 1630-м году под предводительством своего хана Хорлюка, и шести его сыновей и многочисленных нойонов, т.е. князей. Они вышли из Китая в составе 50 000 кибиток, откочевали к Волге, покорили Ногайцев и бесцеремонно стали грабить также и Русских… Таким образом отплатили они русскому государству за его гостеприимство. И мы не знаем, чему в данном случае более удивляться: необузданной ли наглости полудиких Азиатов, или же чрезвычайной терпеливости и уступчивости Московского правительства. Во всяком случае, приведенный нами факт из истории наших отношений к Калмыкам должен быть объяснен между прочим тем, что в XVII-м столетии правительственная энергия почти исключительно расходовалась внутри государства, а для окраин ее уж не хватало…

В 1640-м году Харлюк умер. Преемником его был сын его Шукур-Дайчинг, при котором был съезд всех Калмыцких нойонов для составления письменного уложения.

В 1646-м году Калмыкам дано было царское позволение свободно кочевать по нижней Волге, а Калмыцких купцов не велено было обижать и воспрещено было делать им какие-либо зацепки и задержание.

По смерти Шукур-Дайчинга Калмыцким ханом сделался сын его Пунцук. При нем из Китая на Волгу пришли еще 3000 кибиток. Пунцук умер в 1669-м году в самый разгар известного казацко-крестьянского движения, передав правление своею ордой Аюке, при котором из Китая откочевала к Волге еще тысяча кибиток. В 1670-м году Аюка близ Астрахани истребил целый стрелецкий полк, затем покорил Мангишлакских Туркмен и уже после того с большим трудом приведен был под высокую царскую руку в вечное подданство. Аюка-тайша и все Приволжские Калмыцкие нойоны дали Астраханскому воеводе боярину князю Якову Никитичу Одоевскому клятвенное обещание прямить и служить великому государю и с пограничными воеводами быть в любви и совете. За это царь Алексей Михайлович их пожаловал, повелел выдавать Калмыкам ежегодное денежное жалованье, но некоторые Астраханские и Царицынские воеводы были так рассеянны, что Калмыцкое жалованье удерживали у себя. Бывало и еще хуже. Так, однажды ехал из Астрахани в Москву боярин Иван Богданович Милославский с ратными людьми и меж Черного Яру и Царицына Калмыцкий улус и Калмыцких людей погромил, да в полон взял 15 человек, да он же взял 50 лошадей и коров и баранов, и то учинил умысля с князем Одоевским. Вследствие этого немедленно начались со стороны Калмыков сильные набеги. Чаще всего они грабили нашу юго-восточную украйну, приходили на Усмань, Тамбов и Козлов и многих людей имали и побивали и арканами в плен волочили, отговариваясь перед царскими гонцами тем, что царского обещанного жалованья они не получали. И от той непрестанной войны крестьяне оскудели в конец и врознь брели. Или же прятались в наших крепостях, а которые дуростью своею и самовольством медлили и тех ловили и насильно везли в крепости.

Чтобы прекратить Калмыцкие набеги, 6 июля 1672 года в их улусы отправлен был гонцом дьяк Михаил Баранов. Он должен был договориться с Аюкой-тайшей о вечном докончаньи и звать его с нойонами в Астрахань на съезд.

С Барановым Калмыкам послано было щедрое царское жалованье: 10 ведер вина, 100 калачей, 5 пудов табаку, да сверх окладу 300 рублев и платяную казну.

Посольство Баранова увенчалось успехом. Аюка с братьями Мамутом и Мелюшем принял его в своей кибитке, сидя на коврах и окруженный многочисленными родственниками, и дал ему шерть на вечное холопство царю и великому князю. А от Крымского хана, прибавлял Аюка,— мы совсем отстали и ваших украинных городов воевать не будем, а будем ходить на государских неприятелей, Крымских и Черкасских.

Астраханский съезд был в феврале 1673 года. После первых приветствий, обращенных к царским воеводам, Аюка-тайша торжественно и, по-видимому, искренно сказал: «Дай Господи, великий государь Алексей Михайлович и благородные царевичи здравы были б на многие лета».

Воеводы встали с своих мест и раскланялись с Аюкой, который между тем продолжал:

—На врагов царского величества ходить мы готовы, не изменять, зла не делать и не мыслить. И на украинные города не ходить, людей не побивать и в полон не имать и лошадей не отгонять и ни каких задоров не чинить.

На эти слова боярин Я.Н. Одоевский отвечал:

—Твоя, Аюки-тайши, государская служба и раденье великому государю будут известны и учнет государь тебя и Калмыков держать в своем государском денежном и всяком жаловании.

Переговоры кончились торжественным и клятвенным обещанием со стороны русских оборонять Калмыцкие улусы и пастбища от Башкир, Татар, всяких горских и иных народов. А Калмыки с своей стороны шерть учинили на вечное подданство царю и великому князю и к шертной записи руки приложили. И в доказательство своей покорности Московскому Правительству немедленно и бесплатно возвратили воеводам русских полоняников.

Наиболее торжественный обряд шертной присяги совершил сам Аюка. За всю Калмыцкую орду, за детей и внучат своих,— говорится в статейном списке князя Я.Н. Одоевского,— Аюка-тайша по своей Калмыцкой вере кланялся богу своему Бурхану и целовал его и молитвенную книгу и четки, и саблю на голову свою клал и к горлу прикладывал.

После присяги началась Калмыцкая служба, которую совершал старший Калмыцкий лама. Ламу близ походного хурула с музыкой встретило многочисленное подчиненное ему духовенство.

Калмыцкие жрецы изо всей силы били в медные тарелки, звонили в колокольчики разной величины и играли в большие медные и малые серебряные трубы, они же гремели барабанами, дули в раковины, вертели органы и заливались на скрипках. При звуках этой оглушающей музыки медленно и важно двигались ко входу в хурул разных рангов ламы. На самых знатных из них были надеты парчевые и стаметовые, красных и желтых цветов, юбки, а на головах у них высились шапки с треухами.

По выходе из хурула Аюка с знатнейшими нойонами и ламами позван был воеводами к столу. Во время пиршества шли речи о Калмыцкой вере. Один лама так богословствовал: «богов на свете много, а главный из них Цой-Джинг и живет он на воздухе, плоти не имеет, во мгновение ока может семь раз перевернуться вокруг вселенной. Этот-то великий бог, по молитвам лам, поселяется в особе Далай-Ламы».

В конце пира ламы и нойоны развеселились. Сам Аюка-тайша, на которого особенно усердно налегали гостеприимные воеводы, раскраснелся и, очарованный Московской любезностью, громко и широковещательно начал выражать свою приверженность к Царю Алексею Михайловичу. На любительные слова Калмыцкого тайши взялся официально и торжественно отвечать сам князь Одоевский. Он говорил то же, что и тайша, только пространнее и так сказать истовее.

—«Дай Господи,— говорил он,— государь наш царь и великий князь во своих великих государствах превысочайшаго российского царствия на многия лета здрав бы был и счастен и недругам своим страшен, чтобы все великие государи, христианские и бусурманские, приносили достойную почесть Его Царскому Величеству, чтоб его царская рука высилася и имя его славилось от моря и до моря и от рек до конец вселенныя над всеми недруги его к чести и повышенно Его Царскаго Величества имени, а к преславным его царствам к прибавлению и расширению, чтоб все под небесным светом Его Царскому Величеству послушны были с рабским послужением; и просим у Бога, чтоб Его Царскаго Величества прекрасно цветущия и младоумножаемыя ветви царскаго изращения благородное семя и наследие были б нескончаемы на веки без урывку. А на нас бы на рабех его от пучины премудрого Царскаго разума и милостиваго нрава неоскудныя реки милосердия изливалися бы выше прежняго, а винным была б пощада и долготерпение, и во всех великих его государствах всему б христианству был покой и тишина и благоденство. А наипаче б Господь Бог устроил святыя свои церкви тихи и немятежны и святая вера сияла б во вселенней превыше всех вер во веки веков. Аминь».

Русские и Калмыки разъехались из Астрахани, по-видимому, искренними друзьями. О Русско-Калмыцком докончаньи посланы были в украинные города указы и учинен был о том заказ крепкий под смертной казнью. Князь Одоевский и Аюка-тайша подписали торговый договор, по которому улусные люди стали пригонять лошадей и всякий домашний скот на город Тамбов, на торг. Из этого договора мы видим, что наш город в конце XVII-го столетия был средоточием меновой Русско-Калмыцкой торговли, чего прежние наши источники еще не сообщали…

Кончились Астраханские пиршества. Калмыки, по исконному средне-азиатскому обычаю, быстро успели позабыть боярскую хлеб-соль и государево жалованье. В их кибитках снова пошли сомнительные речи и снова вся наша юго-восточная украйна озарилась заревом от многочисленных пожаров и огласилась воплями убиваемых Калмыками наших обывателей и победными криками среднеазиатских хищников… Это видно из статейного списка дьяка и стряпчего Кузьмы Петровича Козлова, который в 1675-м году был послан из Москвы гонцом к Аюке-тайше. От царского имени Козлов уговаривал Калмыков идти всеми улусами на Крым и под Азов, сообща с Гребенскими казаками и Донскими атаманами, для промыслу, поиску и разоренья. Вместе с тем он же напоминал тайше и нойонам: «ваши тайшины Калмыки, собрався человек по сту и по две и больше, подбегают под Его Царскаго Величества украинные городы и воруют, городки, села и деревни разоряют, дворян и детей боярских и пашенных людей режут и в полон берут и табуны отгоняют многие. И ты б Аюка-тайша тех воров сыскав велел казнить смертию, чтоб воровать им было неповадно».

Козлов приехал в улусы с царскими подарками. Он привез туда 105 рублей, красный кумачный шатер, соболей на 50 рублей, всяких еств и питий и в грамоте царское милостивое слово. Возвращаясь в Москву, он ехал на Царицын, Саратов, Тамбов и Козлов и дорогой передавал нашим украинным воеводам царский приказ действовать заодно с Калмыками. Вслед за Козловым по тому же тракту проследовал к Московскому двору Калмыцкий гонец Эркай. С ним была многочисленная свита: одних кашеваров было 18 человек и вся эта толпа щедро кормилась на царский счет и вероятно высматривала те пути, по которым в следующий наезд удобнее было бы напасть на наши степные поселки, укрепленные слабыми деревянными надолобами.

Гонец Эркай допущен был к Царю и говорил ему от имени Аюки такие речи: «великий государь, буди здрав на многия лета, а я тебе великому государю заслужу, как укажешь; только ты, великий государь царь, пожалуй меня, пришли мне 100 рублей денег да лисицу черную, да 100 жемчужин, кречетов, пороху и свинцу».

Калмыцкая просьба выслушана была благосклонно. В Калмыцкие улусы снова посланы были дворяне Приклонский, Климов и Черников и толмач Кучумов. Бесполезные переговоры все затягивались. Калмыки забирали у гонцов всякую рухлядь: бархатные шапки, сафьянные сапоги, камчатные кафтаны, беличьи шубы и, вместо благодарности за это, при первом удобном случае снова грабили русских. Судя по воеводским и боярским отпискам Калмыки более или менее свободно грабили во всем обширном районе нынешних губерний Пензенской, Саратовской, Астраханской, Воронежской и Тамбовской. Чаще всего на эту тему писали в Москву Тамбовские воеводы Яков Хитров и князь Петр Хованский, Ломовский воевода Камынин, Воронежский — Бухвостов и вообще все воеводы по Черте. «Деревянныя наши крепости,— жаловались они,— те Калмыки посекли, порубили и пожгли».

14, 15 и 16 августа 1675 года был особенно сильный Калмыцкий набег на окрестности города Козлова. В это время все караулы по Козловской черте были вырезаны, пашенные крестьяне с женами и детьми взяты в плен и уведены за Волгу, домашний скот или угнан или истреблен, а сельские и деревенские постройки дотла сожжены. Об этом дал знать в Козлов воеводе Пашкову прибежавший туда 17 августа поп Федор, который и сам едва едва спасся от разбойников, между тем как семью его полонили, а имущество дочиста разграбили. Козловский воевода наскоро собрал своих стрельцов и казаков и погнался в степи за Калмыками, но их уже и след простыл…

Надобно заметить, что Калмыцкая Торгоутская орда представляла в гостеприимной для нее России весьма странное явление. Она считалась в Московском подданстве и ее тайши именовались царскими верными слугами и холопами, и она же нередко бывала, как мы говорили, как бы воюющей страной, с которой Московские дипломаты договаривались, руководствуясь инструкциями из посольского приказа… Такое неопределенное положение, свидетельствующее о слабости внешней Московской политики XVII века, особенно тяжело отзывалось на нашей обширной юго-восточной украйне…
В царствование Федора Алексеевича Астраханский воевода князь Константин Осипович Щербатов снова устроил Калмыцко-Русский дипломатический съезд. При этом Калмыки обязались принимать Московских посыльщиков с великой честью, встав и сняв шапку. Впрочем, дружба наша с Азиатскими кочевниками, по обыкновению, продолжалась недолго. В 1678 году Калмыки ходили заодно с Русскими полками в количестве трех тысяч всадников под Чигирин, а в 1681-82 и 83 гг. Аюка-тайша, соединившись с Татарами и Башкирами, громил опять наши украинные поселения: Тамбовские, Саратовские, Казанские, Уфимские и Воронежские, и все по пути жег, Русских людей в полон брал, домашнюю скотину и лошадиные табуны отгонял, и отрезал от Москвы Астрахань. В это время на Калмыцкую орду ходило все Донское войско и в 1684 году принудило ее к миру. Мирный договор заключил князь Иван Андреевич Голицын. Настоящее умиротворение Калмыков совершилось при Петре Великом. В 1696 году Аюка-тайша, по царскому указу, ходил с тремя тысячами всадников под Азов. В 1705 году он же помогал Борису Петровичу Шереметьеву усмирять известный Астраханский бунт. В 1708 году Калмыки пошли было на Шведов и Башкирцев, но раздумали: отчасти присоединились к бунтовщикам, отчасти вернулись в улусы и дорогой захватили много пленных. Изменническая политика Калмыков с особенной резкостью обнаружилась при усмирении Булавинского движения. Только спуску за это им не было; Петр 1-й не любил своевольников и улусы Калмыцкие разорил, пленных освободил и навсегда смирил орду. С этого времени Калмыки разбойничали только мелкими партиями и для нашей украйны уже не представляли никакой серьезной опасности. Случалось, в их улусах бывали голодовки. Тогда они толпами шли на Тамбов… Продавать детей в рабство, или же креститься… Вот почему в прошлом столетии наиболее богатые и прихотливые наши помещики непременно в дворовой своей свите имели Калмыков и Калмычат. И вот почему местный великорусский тип так сильно поражает иногда Монгольскими чертами.

В настоящее время Калмыцкая орда, когда-то столь грозная, скромно и совершенно невинно обитает в пределах Астраханской губернии и земли Донского войска, привлекая внимание своих Русских соседей исключительно этнографической и религиозной оригинальностью, да изумительным богатством Тибетских церковно-Богослужебных книг.

С тех пор, как по нашим пустырям носились хищные Калмыцкие ватаги, много пронеслось годов, принесших отечеству немало и счастья и бездолья; изменились условия жизни; над тучными нивами Тамбовскими лишь облака небесные, да вольные залетные птицы, да русская песня удалая носятся; мирно пахарь наш и всякий иной обыватель делает свое дело, и тем приятнее вспомнить нам давно минувшую бранную тревогу, как путнику тем радостнее после бури попасть в уютный и теплый уголок.

http://otambove.ru