Очерки из истории: Пугачевщина в Тамбовско-Шацком крае
30-01-2014, 02:40
Автор: admin
Обе наши провинции по своим бытовым условиям, представляли самый горючий материал для развития пугачевщины. Местные инородческие элементы, Татары, Мордва и Мещера, также далеко не отличались политической благонадежностью. К довершению беды военные средства наших провинции в 1774 году оказались в самом жалком состоянии, так что край застигнут был переворотом совершенно внезапно, врасплох. Шацкая крепость, бывшая главным оплотом целой провинции, разваливалась и грозила своими гнилыми бревнами не бунтовщикам, а мирному городскому населению, как об этом свидетельствует следующий отзыв Шацкого воеводы Лопатина: «имеется у насъ издревле построенная дубовая крепость, которая ныне весьма ветха и мы опасение имеемъ, чтобъ отъ той ветхой постройки не учинилось проходящему народу какого ущербу».
Шацкая крепостная артиллерия представлялась тоже далеко не в воинственном виде. Она состояла из девяти чугунных пушек и трех дробовиков, причем крепкие лафеты были только под тремя орудиями. Артиллерийских снарядов в Шацком арсенале было немного и в случае осады города их не могло хватить для одной Шацкой крепости. Бомб было только 80, пушечных ядер около 5500, фитилю 8 пудов 25 фунтов.
Гарнизон в городе Шацке в 1774 году состоял из 12 унтер-офицеров разных наименований и 42 человек рядовых при 17 офицерах. Кроме того в состав Шацкой инвалидной команды входили барабанщик и фельдшер. Из этого числа в ружье могли стать только 50 человек, так как четырем солдатам не доставало ружей: они сгорели во время большого Шацкого пожара в июне 1769 года. Почти все ІПацкие солдаты были люди старые, худые и неумелые. «И те инвалиды,— доносило по команде провинциальное начальство,— въ разсуждении старости, дряхлости и болезней пешкомъ иттить въ походъ не могутъ». Многие из этих горемычных солдат страдали слепотой, недержанием мочи, килами и застарелыми ранами. Сверх того все они не получали жалованья и ходили оборванные. «Дневной пищи,— жаловались они Воронежскому губернатору Шетневу,— сварить намъ не чемъ и принуждены будемъ, оставя свои избы, разойтиться по разнымъ местамъ».
Военные силы других городов наших провинций были не в лучшем состоянии и отличались от Шацкого гарнизона только сравнительной малочисленностью. В каждом из наших уездных городов было по 27 человек рядовых. Все они вооружены были еще в 1763 году и многие солдатские ружья не могли уже стрелять. Шпаги тоже притупились и изломались. По поводу тревожных слухов с Поволжья и Яика негодные ружья и шпаги отосланы были к Воронежскому оружейному мастеру на поправку, но Воронежские власти не спешили и оставляли Тамбовско-Шацких инвалидов безоружными. «Все готово,— уведомляли они наших воевод,— точию везти не на чемъ».
При таких условиях местные помещики, которым грозила наибольшая беда, приготовились к самообороне. Они вооружили своих дворовых и начали обучать их военному искусству. На этом поприще особенно отличался владелец села Гагарина Петр Пашков, который ежедневно делал своей дворне военные репетиции и тревоги на случай нападения пугачевцев. По сигналу с барского двора все Гагаринские жители должны были бежать к Пашковской усадьбе и занимать известные места. При этом наблюдалась самая строгая дисциплина, за малейшее нарушение которой полагались тяжкие взыскания. Однажды, несмотря на сигналы тревоги, пономарь Федот Емельянов замешкался в церкви. Отсутствие его сейчас же замечено было самим Пашковым и по этому поводу немедленно сделано было такое распоряжение. Ударили в набат и собрали народ около церкви. Сюда же привели провинившегося пономаря, высекли его арапниками и остригли ему голову.
Между тем в провинциях Тамбовской и Шацкой стали ходить усиленные слухи о Петре Федоровиче. Народная масса стала глухо волноваться и ждать истинного царя-освободителя крестьянства. Первым пионером пугачевщины в нашем крае был Саратовский фурьер Филиппов. В селе Тростянках Шацкого уезда он разглашал такие вести: «около Оренбурга собирается царское войско и сам царь скоро объявится там же». Филиппова схватили и привезли в Шацк.
Слова Филиппова возымели свое действие немедленно. Крестьяне Шацкого уезда, Борисоглебского стана, насильно запахали в свой пользу помещичьи земли и вырубили все заповедные рощи. «Все теперь наше,— говорили они,— царь жалует нам всю землю».
С целью вразумления простонародья в городах и селах начали читать манифесты о Пугачеве. Священники читали их с церковных амвонов, а провинциальные чиновники, становясь на возвышенные места, оповещали народ о самозванце на базарах.
«Наши верные подданные,— гласил манифест,— никогда не допустятъ себя уловить никакими ухищрениями людей злоковарныхъ, ищущихъ своей корысти въ слабомыслящихъ людяхъ и не могущихъ насытить своей алчности иначе, какъ опустошениями и пролитиемъ невинной крови».
Вместе с манифестом вскоре начали читать народу Синодское послание, в котором Пугачев изображен был в следующих резких чертах: «отринувъ мысль о правосудии Божиемъ, онъ испровергаетъ святые алтари, расхищаетъ священные сосуды, съ ругательствомъ попираетъ святыя иконы, разграбляетъ и разоряетъ святые храмы, зверскимъ образомъ неповинныхъ умерщвляетъ, ввергаетъ себя изъ порока въ порокъ, изъ нечестия въ нечестие. Сей есть сожженный совестию. Православные христиане! Онъ злодей отечества, онъ врагъ Богу, церкви и отечеству. Отвратитесь отъ него, а паче отвратите его злодейства».
Но толпа мало уже верила представителям правительства и шла своим роковым путем. Однажды майор Сверчков читал манифест на базаре в селе Инжавине. Крестьяне столпились вокруг него и по окончании чтения смело сказали ему: «что ты ни читай и ни толкуй, а шила в мешке не утаишь».
В то же время по городам обеих наших провинций ходил по рукам известный пасквиль. Начинался он словами: «пришло время искоренить дворянское лихоимство». А оканчивался так: «въ ню же меру мерите, возмерится и вамъ».
Бывало и так, что правительственные чиновники сами принимали сторону Пугачева. Таким образом поступил прапорщик Васков, посланный в Наровчатский уезд для увещания волновавшихся дворцовых крестьян. На мирском сходе в одном селе он произнес следующие слова: «с нынешнего года всем крестьянам государственных податей платить не велено.» В таком же духе действовали отставной сержант Ермолов и помещик Васильев. А некоторые священники, например о. Иродион из села Гремячки, отказывались читать в церквах правительственные манифесты и через это укрепляли в темном народе веру в Петра III-го. От священников не отставали и младшие члены клира. Дьячок села Нестерова Попов весной 1774 года, по выходе из церкви, так говорил сопровождавшей его крестьянской толпе: «в Оренбурге подымаются царские люди и хотят перевести весь дворянский корень.» Слова эти так взволновали народ, что он вернулся в церковь и принудил духовенство служить молебен о здравии царя Петра Феодоровича с наследником.
Некоторые духовные поступали еще решительнее. Они открыто объявляли себя сторонниками Пугачева и его именем набирали разбойничьи шайки. Весной 1774 года села Рузановки поп Василий Филиппов да Астраханский поп Федор Иванов с шайкой в 16 человек учинили разбой в доме майора Сергея Львова в селе Кудрине. Сам Львов успел вовремя спастись, но зато лишился всего своего имущества. В это же время села Долгоруковщины поп Андрей Васильев так говорил крестьянам втайне сочувствовавшим Пугачеву: «примите меня к себе и я буду у вас за атамана.»
Таким образом положение Тамбовско-Шацкого края принимало грозный и анархический характер. Многие крестьяне наши, забирая жен, детей и пожитки, ночным временем бежали на Волгу, в Бузулуцкие и Донские степи и на Ахтубенские заводы. Тогда местное дворянство приняло против бунта, с разрешения правительства, усиленные меры. Оно сформировало для разъездов конный отряд в 500 человек под начальством полковника Брюхатова. Тогда же Воронежский губернатор Шетнев подкрепил слабые гарнизоны наших провинций военными командами, общая численность которых не доходила до 1000 ружей. «И таковыми командами,— жаловался Шацкий воевода,— въ искоренении тех злодеев исправиться никакъ не можно.» В апреле 1774 года пугачевцы проникли наконец и в нашу Шацкую провинцию. Сам Пугачев, как известно, не дошел до нашего края. Вместо него у нас действовали следующие лица: Львов, Евстратов и Кирпичников, не считая мелких пугачевцев. Первые двое именовались царскими полковниками, а последний — директором. Из них более видным деятелем был полковник Львов, впоследствии разбитый под Царицыным и взятый в плен.
С началом пугачевщины во многих уездах Шацкой провинции приостановились набор рекрутов и сбор податей. В присутственных местах наиболее взволнованных городов перестали заниматься делами. В помещичьих имениях крестьяне бросили барщинную работу и господский хлеб стоял в полях без всякого призора. «И сталъ сущий голодъ и ходили люди по чужимъ дворамъ и отымали хлебъ»,— писала Шацкая провинциальная канцелярия. В восточных уездах Шацкой провинции, вошедших в состав нынешней Пензенской губернии, вся чернь взбунтовалась и от того бунтования на торги выезжать стало не можно. Духовенство во многих церквах молилось о здравии великого государя Петра Феодоровича, а на сельских сходах шли шумные разговоры о том, что отныне все земли, лесные угодья, луга и рыбные ловли — общее крестьянское владенье. Вместе с тем начались варварские убийства. Помещиков убивали в домах собственные их крестьяне, а иногда, опьяненные кровью и ободренные безнаказанностью, эти крестьяне расходились по окрестным местам и все на пути своем жгли огнем и били смертным боем. Они вешали кабацких целовальников, сборщиков податей, лихих управляющих-немцев, приказчиков и старост. Спасались только те из них, которые слыли за людей добрых и жалостливых. Остальных расходившаяся народная масса не щадила, в порывах зверства истребляя вместе с ними и их малых детей. В июне 1774 года Шацкие крестьяне, в компании с пришлыми пугачевцами, начали грабить кабаки. Чего не выпивали, то выливали на улицы. Выручку делили между собой. Страшная народная драма захватила всю Шацкую провинцию, часть Тамбовской и вышла из их пределов, направляясь по Хопру к самому Воронежу…
Пугачевские шайки шли к нам с берегов Волги, преимущественно с Симбирской стороны, и состояли иногда из нескольких сот человек, вооруженных ружьями и пушками. Путь их ознаменован был, как мы заметили выше, убийством помещиков и грабежом их вотчин. В Керенском уезде злодеи повесили бригадира Костливцева и пожитки его все без остатку пограбили. При этом жена Костливцева с малолетней дочерью была спрятана дворовыми в тайном месте. В селе Турках пугачевцы умертвили помещицу Лукерью Мерлину. В деревне Балакиревой той же участи подвергся помещик Мосолов, в селе Перевозе — Чулков, в Тростянке — Пестов, в Курдюках — Стахонов. В селе Никольском повешен был поручик Тенишев, а взрослая дочь его насильно повенчана была с одним дворовым парнем. Из этого села мятежники прошли в деревню Беклемишевку и повесили там прапорщика Петрова со всей его семьей. В это время к шайке присоединился дворовый Антон Кузьмин и направил ее на село Кривую Луку, где проживал помещик Любовский, который тоже не избег своей участи…
Мы не можем назвать всех Шацких и Тамбовских дворян, убитых пугачевцами. Знаем только, что их было слишком много, потому что в 1775 году в Шацк и Тамбов приезжали из Петербурга нарочные чиновники, которые составляли списки дворянских сирот, оставшихся после убитых родителей, раздавали им денежные пособия и выбирали для них благонадежных опекунов из местного уцелевшего дворянства.
Пока собирались правительственные военные команды, пугачевцы действовали на всей своей воле и наводили ужас даже на города. Темниковский воевода надворный советник Неелов так напуган был молвой о злодейских силах, что прогнал из Темникова всех укрывшихся там дворян, а сам с командой убежал по Московской дороге. Проходя мимо Шацка вместе со своим товарищем Селвачевым, секретарем Мыльниковым и инвалидной командой, Неелов ехал с обнаженной саблей, причем барабанщик бил тревогу и поход. В то же время военная команда города Троицка в полном своем составе сдалась бунтовщикам. Один только Троицкий воевода Столповской остался верен своему долгу и за это погиб мученической смертью, подобно всей Инзарской команде…
Из Троицка пугачевцы пошли на Краснослободск, встречены были там с церковной церемонией иеромонахом Паисием и несмотря на то сожгли деревянные городские укрепления, воеводу Селунского и Секретаря Тютрюмова из ружей побили до смерти, казну взяли, архив порвали и перемешали и оттого весь город был в великом страхе и все жители оного ожидали себе смерти.
Были пугачевские шайки и в Нижнем Ломове. Здесь их встретили всенародно и с большим почетом. Сам архимандрит Нижнеломовского монастыря Исакий с четырьмя иеромонахами и двумя иеродиаконами вышел с крестом и иконами навстречу к царскому полковнику. С городских колоколен раздавался звон, по улицам толпился народ с непокрытыми головами…
Ждали пугачевцев и в самом Шацке и была там по этому случаю великая тревога. «Жители города Шацка,— писал Шацкий прокурор Селихов,— пришли въ робость и великое смущение, ибо къ тому бунту многие окрестные жители наклоняются». В особенности Шацкие обыватели перепугались в то время, когда воевода Лопатин выехал из города якобы для покупки артиллерийских лошадей, несмотря на прокурорский протест. Тогда в провинциальной канцелярии началась усиленная деятельность. Соседним дворянам предложено было вооружиться и явиться в Шацк для общей городовой защиты. В окрестных селах набрали крестьянскую команду в 300 человек, причем особенной верностью правительству отличились жители сел Черниева, Княжева и Покровского. Всех сомнительных людей, например колодников и пленных Турок, отправили в безопасные места. Казну вывезли в Москву. По городу наскоро расставили рогатки и учредили денные и ночные караулы и разъезды от воровских людей. Жителям воспрещено было петь песни. Наступило тягостное и совершенно траурное затишье. Однако гроза миновала Шацк.
В это время, прикрываясь именем Пугачева, многие воровские люди разбойничали по Оке в окрестностях Елатьмы и совершали величайшие зверства. Однажды плыло там судно купца Калашникова. Разбойники остановили его и приказали экипажу ложиться. Все в страхе полегли на палубе, между тем атаман грозно приказывал поскорей очищать полоненную барку и резать полоняникам левые уши…
Известные нам архивные документы далеко не изображают полной картины пугачевского движения в Тамбовско-Шацком крае. Поэтому мы представляем вниманию читателей только отрывочные эпизоды.
1-го августа 1774 года в город Керенск прибыл вахмистр Фельшман с 12 солдатами. По случаю базара в городе был большой съезд соседних крестьян. К ним-то собственно, и приехал Фельшман в качестве посла императора Петра III-го. «Гнался я за Инзарским воеводой Болдыревым,— говорил он народу,— потому что тот Болдырев государев казенный вор и изменник». Толпа обступила его и стала расспрашивать о здоровье царя-батюшки. С базарной площади весь народ, бросивши свои торговые дела, под предводительством Фельшмана пошел к воеводе Перскому, который по-видимому ничего не знал о случившемся. Перепуганный воевода вышел на улицу. Здесь подошел к нему мнимый царский посол и потребовал его содействия. «Если ты мне поможешь,— сказал он,— поймать царского изменника, то будет тебе от Петра Федоровича дано 150 рублей». Перский начал отговариваться неимением команды; тогда Фельшман велел взять его под караул и вместе с секретарем Корольковым запереть в приказной избе. После этого Фельшман обратился к толпе с следующими словами: «молитесь за многолетнее здравие царя Петра и отныне не будет у нас платежа подушных денег и рекрутских наборов 10 лет, а соль будем продавать по 2 гривны пуд. И если город Керенск своему батюшке не покорится, то 9 человек будет он бить плетьми, а десятого вешать». Весь базар отвечал на эти слова шумными изъявлениями верноподданнической преданности. С этого момента началось усиленное и даровое пьянство, все кабацкие двери растворились настежь, выкатывались оттуда бочки с вином и пошло в Керенске разливанное пьяное море…
Из Керенска Фельшман поехал в села Веденяпино и Шелдаис, взбунтовал крестьян, а помещиков Мачинского и Охлебинина увез с собой к атаману Евсееву в Наровчат. В награду за все эти подвиги Евсеев дал Фельшману от имени Петра Федоровича шелковый кушак и вороного коня.
Замечательна судьба Фельшмана, Инзарского инвалидного вахмистра. Сначала он вовсе не думал изменять законному правительству. Но вот пришли к нему выборные от города, объявили о бегстве местного воеводы и велели ему воротить его, угрожая за неисполнение их требования повешением. Старик-вахмистр (ему было тогда от роду 70 лет) поневоле покорился городским обывателям и в недоумении выехал в погоню за беглецом-воеводой. Дорогой, видя всеобщее замешательство, он убедился, что Пугачев — царь и открыто стал действовать в его пользу. Во всех селах по дороге из Инзара в Керенск шла даровая попойка и казенная соль раздавалась жителям тоже даром. Пьяные крестьяне кричали «ура» великому государю. По столбовым и проселочным дорогам тянулись пугачевцы, захватившие самый город Инзар и назначившие там воеводой майора Тенишева…
Много в то время погибло Керенских помещиков от разгулявшегося казачества и крестьянства. Дикие крепостные порядки откликались не менее дикими оргиями народного самосуда. Тогда уцелевшие от разгрома местные дворяне удалились в Керенск под защиту его старинных деревянных укреплений. Укрепления Керенска давно уже были гнилые и потому спасавшееся дворянство большей частью затворилось в соборной церкви. При этом наиболее храбрые поместились внутри церковной ограды и вооружились чем попало. На соборную колокольню втащили несколько маленьких крепостных пушек, из которых некоторые целы и доселе.
Пугачевцы под начальством полковника Евсеева появились в виду Керенска 7 августа. Около полудня они уже штурмовали крепость, но были отбиты инвалидами и обывателями, которыми командовал воевода коллежский асессор Перский. В особенности неудачен был для пугачевцев приступ 8 августа. Третий и последний штурм происходил 17 августа. На этот раз защитники города Керенска поколебались и мятежники ворвались в самую крепость, выжгли и разграбили ее. До вечера перевес был на стороне Евсеева. В это время почти все пугачевцы, опьяненные удачей и даровой водкой, уже неспособны были к серьезному бою. Вследствие этого городовые защитники устроили из соборной ограды вылазку и снова началось побоище. Особенной храбростью в этом случае отличились Керенские церковники, которые за это впоследствии, по императорскому указу, освобождены были от разбора. Керенским героем 17 августа 1774 года был пономарь Трофим Филиппов, как это видно из следующего аттестата, данного ему воеводой и дворянами: «Пономарь Филипповъ техъ бунтовщиковъ усердно поражалъ, такъ что оные шайки были опрокинуты и въ бегство обращены, а многихъ при томъ изъ оныхъ бунтовщиковъ и живыхъ поймано».
Об этом подвиге Керенских защитников доведено было до сведения Императрицы Екатерины и 1-го ноября 1774 года последовал высочайший указ следующего содержания: «Керенскимъ канцелярскимъ служителямъ за оказанное ими усердие при защите города отъ нападения злодейскихъ шаекъ дать по одному чину. А воеводе Перскому и секретарю Королькову выдать не въ зачетъ годовое жалованье».
Пугачевцы одновременно действовали на многих пунктах Шацкой провинции. Проникли они и в Темниковский уезд, причем повесили бывшего депутата Екатерининской комиссии Еникиева. В Темниковской Саровской пустыни доселе сохраняется краткое летописное сказание о смутных временах 1774 года.
«Саровская пустынь,— говорить неизвестный летописец,— была въ великой опасности отъ злодейскихъ шаекъ, ибо некоторые соседи оной, а наипаче Татары, приходя въ обитель къ о. строителю за деньгами и не получая оных, хвалились, если не будет им дано, то приведутъ они для разорения Сарова пугачевския партии. А при томъ те Татары укоряли братию, зачемъ она охраняетъ въ своихъ лесныхъ дачахъ и въ посельяхъ господъ Татищевыхъ, Наумовыхъ и прочихъ дворянъ: поите де и кормите государевыхъ злодеевъ и напутствуете их пищею».
9 августа пугачевцы заняли и разграбили город Темников. В это время толпа встретила их с коленопреклонением и с жалобами на Саровских монахов. Благосклонно выслушал эту речь государев полковник и обещал разобрать дело. Между тем освобождены были все колодники и народу роздана была казенная соль без весу и безденежно. На другой день мятежники пошли на казенный винокуренный завод, находившийся близ Темникова, ворвались в дом заводского управляющего, переломали и перебили там мебель и посуду, печи, полы и стекла. Ждала и Саровская пустынь своей очереди.
«Такия злоприключения,— продолжает Саровский летописец,— стали ведомы отцу строителю Ефрему и братии и пришла вся обитель въ великое смущение. И явившись къ отцу строителю все просили отъ него въ такомъ преопасномъ случае отеческаго наставления. Онъ же далъ наставление таковое: младыхъ и среднихъ лет иноковъ благословилъ скрыться на такое злое время, а какъ пройдет гневъ Божий — паки возвращаться въ обитель. Братия же, услыша такое решение, паки вопросила:
—Если въ бегстве семъ кто убиенъ будетъ, будетъ ли за то душевная польза?
И отвечалъ строитель Ефремъ:
—Кто убиенъ будетъ — получитъ отъ Бога мученический венецъ.
А престарелой братии сказал онъ: мы — старцы останемся въ обители, намъ уже приходитъ время скоро умирать, умирать же все равно, отъ болезни или отъ другаго чего. — И сими словами благоразумный старецъ всю братию приготовилъ къ наступающему многобедственному времени».
После этого все монастырские сокровища спрятаны были в сокровенных местах. Монахи большей частью разбежались: кто в лес, а кто в Арзамасский Высокогорский монастырь. «И сталъ Саровъ пустъ,— замечает летописец,— а какъ пришолъ вечеръ, то отъ той пустоты и страшенъ».
Прошла целая неделя томительного страха. С часу на час Саровские старцы ждали пугачевского нашествия и дождались наконец полковника Архарова, который с Донскими казаками вступил в Саровскую пустынь 16 августа.
«Темъ и окончилось,— заключает летописец,— угрожающее здешней обители разорение и истребление, о чемъ да будетъ слава Богу, благодетелю нашему, во веки вековъ. Аминь».
Из Темникова пугачевская партия проследовала в Шацкий и нынешний Моршанский уезды. Во время марша к ней присоединились крестьяне из вотчин графа Разумовского, которые сели на коней и прозвались государевыми уланами. В селе Рянзе пугачевцы собрали сход и заставили местного священника приводить всех к царской присяге. Отсюда потянулись они на Хопер и Ворону. Шествие их по этому тракту было самое торжественное. Многие пугачевцы ехали в каретах и бричках, взятых в ограбленных барских усадьбах…
10 августа 1774 года пугачевская шайка, действовавшая независимо от вышеуказанной, посетила село Жуково (Спасского уезда). Об этом происшествии местный причт так доносил епархиальному архиерею:
«Прошлаго 10 августа справляли мы въ церкви Божией всенощное бдение и въ то время наехала въ наше село государственнаго злодея Пугачева воровской толпы партия. И того села Жукова помещицы Жуковой крестьянинъ Акимъ Афанасьевъ да дворовый человекъ Симонъ Родионовъ, собравъ изъ окольныхъ селъ и деревень многолюдство, внезапнымъ случаемъ взошли въ церковь и закричали необычно: иди попъ, для встречи царскаго войска, а ежели не пойдешь, то казаки изрубятъ тебя въ мелкия части. И отъ того мы много ихъ уговаривали и спорили, точию по окончании всенощнаго бдения оные Афанасьевъ и Родионовъ, ухватя насъ сильно, не дали разоблачиться и повели на встречу той пугачевской партии. И взяли они два образа и велели звонить. Мы же, убоясь таковаго страху и неповинной смерти, встречу им учинили близъ нашей Казанской церкви. А тогда въ той нашей церкви имелась подполковница Смагина съ сыномъ и укрылась въ оной; злодеи же поехали къ ней въ домъ и все погромили, а мы именованные, возвратясь въ алтарь, бежали оттуда въ поля и пробыли тамъ дотоле, пока злодеи не выехали изъ того нашего села».
В то время священником в селе Жукове был некто Степан Тимофеев. Впоследствии, когда в Шацкой провинции началась правительственная расправа, и он и все члены его причта были отрешены от мест и подвергнуты розыску в провинциальной канцелярии и церковному запрещению. Таким образом последняя быша горша первых…
Из Спасского уезда пугачевцы потянулись на Кирсанов и Тамбов, где их давно уже поджидало взволнованное крестьянство. За все лето 1774 года и до октября, по свидетельству наших источников,— Тамбовские и Кирсановские дворцовые и крепостные крестьяне чинили разорение, грабительство и смертоубийство. В сентябре мятежники вошли в Кирсанов и в села: Умет, Репьевку и Скачиловку. Здесь они немалое число разных чинов людей застрелили и дротиками скололи. Дорогой попадались им ничтожные по числу воинские команды, но они их разбивали или же брали в плен. Так, в сентябре 1774 года около села Умета остановился офицер с командой. Он провожал разбойницкую партию в 30 человек. В это время налетели на него государственные злодеи, его и пять человек солдат застрелили, а остальную команду и арестантов захватили с собой. Замечательно, что при этом в числе пугачевцев находилось немало Турецких пленных, которые прилеплялись к злодею самовольно…
21 августа значительная пугачевская шайка остановилась в пяти верстах от известного села Рассказова. То место и теперь называют бездушным кустом. Там партия стала лагерем и в свободное от попоек и военного учения время занималась вешанием помещиков, духовных и сельских властей. Наконец мятежники пошли на самое Рассказово, где в то время были суконные фабрики Тулинова и Олесова. Хозяева с почетом встретили толпу и принялись ее угощать. Но это была хитрая ловушка. Лишь только пугачевцы напились, как фабричные мастеровые, заранее подговоренные, принялись их бить смертным боем и вязать для представления в Тамбовскую провинциальную канцелярию. Во время сражения у мятежников отнято было несколько пушек, которые долго после того служили украшением Тамбовского фабричного села. Куда в настоящее время девались эти памятники фабричной доблести, нам неизвестно. За справками по этому поводу обращались мы посредством местных губернских ведомостей к Рассказовской фабричной администрации, но ответа нет и его не ждем мы, так как многие наши коммерсанты всего менее интересуются наукой, предпочитая ей рабское служение одному золотому тельцу…
В числе пленных пугачевцев, пойманных в селе Рассказове, оказались и дворяне: поручик Петр Семенов, ротмистр Брюхатов и недоросли Филиппов и Мартынов. В Тамбовской провинциальной канцелярии первый так показывал: «изъ дома моего по разграблении оного взятъ я былъ разбойнической партией по неволе. Хотя же и чинилъ я от техъ злодеевъ побеги и укрывательства, но токмо бывалъ пойманъ и за то сеченъ былъ плетьми неоднократно и уграживали мне смертию. Почему, когда оные разбойники устраивались для сражения, я скрылся въ лесу и оружия при мне не было и такъ былъ я пойман.»
Пока происходили все эти Рассказовские события, жители города Тамбова, отстоящего от Рассказова в 30 верстах, перебрались с своими пожитками в соседний Ценский лес. Но скоро они вернулись домой и были свидетелями казней, которые совершались над пугачевцами вблизи Тамбова на так называемом кривом мосту и в самом Тамбове на сенной площади.
и казнила жителей его по жребию, иных вешала на глаголях за ребра, других колесовала и четвертовала. Таким образом ужасы дикого восстания сменились не менее свирепыми оргиями военной расправы… По всем большим трактам Тамбовской и Шацкой провинций началась гоньба правительственных курьеров и других официальных лиц, крайне стеснявшая местных обывателей. Так, крестьяне села Бокового Майдана жаловались: «самую рабочую пору мы все, кроме малыхъ и старыхъ, денно и нощно содержимъ бекеты и почты и оставили хлебопашество и разорились. И темъ Его Сиятельство графъ П.И. Панинъ привелъ насъ и нашихъ лошадей въ крайнюю худобу». При этом некоторые команды вели себя в наших селах, как в неприятельской земле. Грабежи казацкого хорунжего Григоренкова были таковы, что все дворяне района его воинских подвигов принуждены были составить о них особый протокол для представления высшему начальству. Сам полковник Ребриков, как жаловался на него управляющий в имениях князя Долгорукова, произвел опустошение в помещичьем доме в селе Вячке. А офицер Богданович, ходя по Борисоглебской воеводской канцелярии, с великой пышностью и гордостью махал тростью и приговаривал: а я не иначе с кем равняюсь, как с генералом. Тогда наступила величайшая и повсеместная бедность в нашем крае. «Въ минувшую смутную пору,— доносила по команде Краснослободская воеводская канцелярия,— экономическихъ сборовъ въ приходъ ничего быть не имелось». Из других мест поступали заявления такого рода: «отъ того государственнаго злодея приключилось всемъ крайнее разорение и податей взыскать не съ кого». Больше всех пострадали конечно крестьяне, но и помещикам было нелегко. Многие из них писали в Петербург: «съ того разорения никакого имущества у насъ не имеется и все люди разбежались, а иные люди наши отпущены кормиться милостынею».
Особенно тяжело пугачевская эпоха отозвалась на нашем приходском духовенстве. Во многих приходах, как известно, причты встречали мятежников с церемонией. Так поступали наши священнослужители, спасая свой жизнь, и особенно винить их за это не хватает духу, потому что по своему развитию они были те же крестьяне. Священник села Тарадей Иван Андреев был даже из крепостных и мы думаем, что этот случай в описываемое время был не единственный… Разумеется, в данном случае, наши духовные обнаружили трусость характера, но едва ли за это отрицательное преступление следовало подвергать их особенно суровой каре. Граф П.И. Панин разделил подсудное духовенство на три категории. К первой принадлежали те лица, которые добровольно встречали пугачевцев. Этих было меньшинство. Ко второй и самой многочисленной категории отнесли тех священнослужителей, которые не бежали от мятежных шаек и пассивно покорялись обстоятельствам. Наконец в третью категорию попали те, которые бежали из своих приходов, но случайно, по принуждению, оказывались в среде бунтовщиков, причем не имели мужества противиться движению. Самые суровые наказания достались конечно первой категории. Священников с причтами лишали званий, с пристрастием допрашивали и в заключение разнородных пыток сдавали в солдаты или на каторгу. Последние же категории относительно были помилованы, т.е. освобождены от ссылки и солдатчины, но все-таки лишены санов и пущены по миру… Тогда по всей нашей епархии началась великая беда и редкое духовное семейство не оплакивало бесконечного своего разорения. В Починковской волости попали под суд 35 причтов. В Наровчатском уезде неподсудным духовным лицом оказался один только дьячок, имени которого к сожалению мы не знаем. Целые сотни духовных сделались несчастными и невольными жертвами пугачевского движения. Имена этих страдальцев большей частью забыты, но самое число их свидетельствует о той массе человеческого горя, которая в настоящее время прикрыта исторической давностию… С особенной суровостью отнесся к несчастным преступникам Святейший Синод. Все они были отчуждены от церкви и прокляты. После того их торжественно расстригали и одевали в мужичье платье.
Правда, Екатерина II-я впоследствии всемилостивейше их простила, но это прощение было ограниченное: священники и диаконы наших провинций, прикосновенные к пугачевскому движению, все-таки навек остались причетниками. Никакого прощения не было и не могло быть только тем духовным, которые открыто и дерзко приняли активное участие в смуте. Таких печальной памяти народных деятелей было впрочем немного. К числу их между прочими принадлежал священник села Богдановки Макар Савин с дочерью Варварой и сыновьями Дмитрием и Нестором. Вся эта семья разбойничала во имя Петра III-го и в интересах наживы… В категорию самых тяжких преступников попала также села Мальцева попадья Марфа Федорова. Вместе с пугачевцами она грабила дом помещика Приклонского.
Нелегко было в описываемое время и сельскому начальству. Старост и сотских судили за то, почему они злодеев впускали в свои села и не переловили их. При этом некоторых из них засекали до смерти. Особенной свирепостью в производстве экзекуций отличался подпоручик Михаил Приклонский, за храбрость повышенный графом Паниным в поручики. Впоследствии этот суровый делец впал в сумасшествие и таким образом завершил свое жизненное поприще…
При таких условиях пугачевская гроза наконец стихла. Провинциальная жизнь вступила в прежнюю свою колею, не обновившись ни нравственно, ни юридически. И только великая реформа 19 февраля навсегда избавила русский народ от повторения кровавых движений в духе самозванца.
В 1775 году в Тамбовской и Шацкой провинциях розданы были сельским начальникам и вотчинным управляющим подробные инструкции для всеконечного искоренения воров, разбойников и пришлых шатающихся всякого звания беспаспортных людей. Всем им строжайше предписывалось о малейшем случае воровства и разбоя немедленно доносить провинциальной канцелярии и в то же время, собрав обывателей, ловить злодеев. В противном случае они сами подвергались законному преследованию наравне с преступниками. Таким образом наши провинции поставлены были как бы на военное положение. Рассеялись пугачевцы, но долго еще гуляли по вольному белому свету удалые молодцы, пугая и разоряя наши бедные селитьбы.
1774 год разорил в особенности Шацкую провинцию и это обстоятельство преимущественно тяжело отозвалось на крестьянстве. Тогда правительство вызвало не имущих рабочих на постройку 18 казарм, сожженных пугачевцами, и на копание крепостных рвов в Шацкой провинции. Токмо денежной казны для расплаты с теми рабочими не имелось…
В заключение считаем нужным заметить, что в эпоху чумы и пугачевщины правительственная фискальная деятельность в наших провинциях не ослабевала. За недоимки имения брали в секвестр. Городских голов и ратманов сажали в оковы и подвергали тяжелым работам, дабы подати взысканы были неотменно. Разумеется, все это могло быть только в местностях, не занятых пугачевцами.
Вскоре по усмирении пугачевского мятежа открыто было Тамбовское наместничество. Понемногу и в наших захолустьях стали заводиться иные порядки, ознаменовавшие собой начало нашего культурно-исторического периода. Вяло и нехотя начали заводить общественные школы и у нас. Вот об этом-то местном движении народного просвещения мы и скажем в следующей главе нашего второго выпуска.
http://otambove.ru
Шацкая крепостная артиллерия представлялась тоже далеко не в воинственном виде. Она состояла из девяти чугунных пушек и трех дробовиков, причем крепкие лафеты были только под тремя орудиями. Артиллерийских снарядов в Шацком арсенале было немного и в случае осады города их не могло хватить для одной Шацкой крепости. Бомб было только 80, пушечных ядер около 5500, фитилю 8 пудов 25 фунтов.
Гарнизон в городе Шацке в 1774 году состоял из 12 унтер-офицеров разных наименований и 42 человек рядовых при 17 офицерах. Кроме того в состав Шацкой инвалидной команды входили барабанщик и фельдшер. Из этого числа в ружье могли стать только 50 человек, так как четырем солдатам не доставало ружей: они сгорели во время большого Шацкого пожара в июне 1769 года. Почти все ІПацкие солдаты были люди старые, худые и неумелые. «И те инвалиды,— доносило по команде провинциальное начальство,— въ разсуждении старости, дряхлости и болезней пешкомъ иттить въ походъ не могутъ». Многие из этих горемычных солдат страдали слепотой, недержанием мочи, килами и застарелыми ранами. Сверх того все они не получали жалованья и ходили оборванные. «Дневной пищи,— жаловались они Воронежскому губернатору Шетневу,— сварить намъ не чемъ и принуждены будемъ, оставя свои избы, разойтиться по разнымъ местамъ».
Военные силы других городов наших провинций были не в лучшем состоянии и отличались от Шацкого гарнизона только сравнительной малочисленностью. В каждом из наших уездных городов было по 27 человек рядовых. Все они вооружены были еще в 1763 году и многие солдатские ружья не могли уже стрелять. Шпаги тоже притупились и изломались. По поводу тревожных слухов с Поволжья и Яика негодные ружья и шпаги отосланы были к Воронежскому оружейному мастеру на поправку, но Воронежские власти не спешили и оставляли Тамбовско-Шацких инвалидов безоружными. «Все готово,— уведомляли они наших воевод,— точию везти не на чемъ».
При таких условиях местные помещики, которым грозила наибольшая беда, приготовились к самообороне. Они вооружили своих дворовых и начали обучать их военному искусству. На этом поприще особенно отличался владелец села Гагарина Петр Пашков, который ежедневно делал своей дворне военные репетиции и тревоги на случай нападения пугачевцев. По сигналу с барского двора все Гагаринские жители должны были бежать к Пашковской усадьбе и занимать известные места. При этом наблюдалась самая строгая дисциплина, за малейшее нарушение которой полагались тяжкие взыскания. Однажды, несмотря на сигналы тревоги, пономарь Федот Емельянов замешкался в церкви. Отсутствие его сейчас же замечено было самим Пашковым и по этому поводу немедленно сделано было такое распоряжение. Ударили в набат и собрали народ около церкви. Сюда же привели провинившегося пономаря, высекли его арапниками и остригли ему голову.
Между тем в провинциях Тамбовской и Шацкой стали ходить усиленные слухи о Петре Федоровиче. Народная масса стала глухо волноваться и ждать истинного царя-освободителя крестьянства. Первым пионером пугачевщины в нашем крае был Саратовский фурьер Филиппов. В селе Тростянках Шацкого уезда он разглашал такие вести: «около Оренбурга собирается царское войско и сам царь скоро объявится там же». Филиппова схватили и привезли в Шацк.
Слова Филиппова возымели свое действие немедленно. Крестьяне Шацкого уезда, Борисоглебского стана, насильно запахали в свой пользу помещичьи земли и вырубили все заповедные рощи. «Все теперь наше,— говорили они,— царь жалует нам всю землю».
С целью вразумления простонародья в городах и селах начали читать манифесты о Пугачеве. Священники читали их с церковных амвонов, а провинциальные чиновники, становясь на возвышенные места, оповещали народ о самозванце на базарах.
«Наши верные подданные,— гласил манифест,— никогда не допустятъ себя уловить никакими ухищрениями людей злоковарныхъ, ищущихъ своей корысти въ слабомыслящихъ людяхъ и не могущихъ насытить своей алчности иначе, какъ опустошениями и пролитиемъ невинной крови».
Вместе с манифестом вскоре начали читать народу Синодское послание, в котором Пугачев изображен был в следующих резких чертах: «отринувъ мысль о правосудии Божиемъ, онъ испровергаетъ святые алтари, расхищаетъ священные сосуды, съ ругательствомъ попираетъ святыя иконы, разграбляетъ и разоряетъ святые храмы, зверскимъ образомъ неповинныхъ умерщвляетъ, ввергаетъ себя изъ порока въ порокъ, изъ нечестия въ нечестие. Сей есть сожженный совестию. Православные христиане! Онъ злодей отечества, онъ врагъ Богу, церкви и отечеству. Отвратитесь отъ него, а паче отвратите его злодейства».
Но толпа мало уже верила представителям правительства и шла своим роковым путем. Однажды майор Сверчков читал манифест на базаре в селе Инжавине. Крестьяне столпились вокруг него и по окончании чтения смело сказали ему: «что ты ни читай и ни толкуй, а шила в мешке не утаишь».
В то же время по городам обеих наших провинций ходил по рукам известный пасквиль. Начинался он словами: «пришло время искоренить дворянское лихоимство». А оканчивался так: «въ ню же меру мерите, возмерится и вамъ».
Бывало и так, что правительственные чиновники сами принимали сторону Пугачева. Таким образом поступил прапорщик Васков, посланный в Наровчатский уезд для увещания волновавшихся дворцовых крестьян. На мирском сходе в одном селе он произнес следующие слова: «с нынешнего года всем крестьянам государственных податей платить не велено.» В таком же духе действовали отставной сержант Ермолов и помещик Васильев. А некоторые священники, например о. Иродион из села Гремячки, отказывались читать в церквах правительственные манифесты и через это укрепляли в темном народе веру в Петра III-го. От священников не отставали и младшие члены клира. Дьячок села Нестерова Попов весной 1774 года, по выходе из церкви, так говорил сопровождавшей его крестьянской толпе: «в Оренбурге подымаются царские люди и хотят перевести весь дворянский корень.» Слова эти так взволновали народ, что он вернулся в церковь и принудил духовенство служить молебен о здравии царя Петра Феодоровича с наследником.
Некоторые духовные поступали еще решительнее. Они открыто объявляли себя сторонниками Пугачева и его именем набирали разбойничьи шайки. Весной 1774 года села Рузановки поп Василий Филиппов да Астраханский поп Федор Иванов с шайкой в 16 человек учинили разбой в доме майора Сергея Львова в селе Кудрине. Сам Львов успел вовремя спастись, но зато лишился всего своего имущества. В это же время села Долгоруковщины поп Андрей Васильев так говорил крестьянам втайне сочувствовавшим Пугачеву: «примите меня к себе и я буду у вас за атамана.»
Таким образом положение Тамбовско-Шацкого края принимало грозный и анархический характер. Многие крестьяне наши, забирая жен, детей и пожитки, ночным временем бежали на Волгу, в Бузулуцкие и Донские степи и на Ахтубенские заводы. Тогда местное дворянство приняло против бунта, с разрешения правительства, усиленные меры. Оно сформировало для разъездов конный отряд в 500 человек под начальством полковника Брюхатова. Тогда же Воронежский губернатор Шетнев подкрепил слабые гарнизоны наших провинций военными командами, общая численность которых не доходила до 1000 ружей. «И таковыми командами,— жаловался Шацкий воевода,— въ искоренении тех злодеев исправиться никакъ не можно.» В апреле 1774 года пугачевцы проникли наконец и в нашу Шацкую провинцию. Сам Пугачев, как известно, не дошел до нашего края. Вместо него у нас действовали следующие лица: Львов, Евстратов и Кирпичников, не считая мелких пугачевцев. Первые двое именовались царскими полковниками, а последний — директором. Из них более видным деятелем был полковник Львов, впоследствии разбитый под Царицыным и взятый в плен.
***
С началом пугачевщины во многих уездах Шацкой провинции приостановились набор рекрутов и сбор податей. В присутственных местах наиболее взволнованных городов перестали заниматься делами. В помещичьих имениях крестьяне бросили барщинную работу и господский хлеб стоял в полях без всякого призора. «И сталъ сущий голодъ и ходили люди по чужимъ дворамъ и отымали хлебъ»,— писала Шацкая провинциальная канцелярия. В восточных уездах Шацкой провинции, вошедших в состав нынешней Пензенской губернии, вся чернь взбунтовалась и от того бунтования на торги выезжать стало не можно. Духовенство во многих церквах молилось о здравии великого государя Петра Феодоровича, а на сельских сходах шли шумные разговоры о том, что отныне все земли, лесные угодья, луга и рыбные ловли — общее крестьянское владенье. Вместе с тем начались варварские убийства. Помещиков убивали в домах собственные их крестьяне, а иногда, опьяненные кровью и ободренные безнаказанностью, эти крестьяне расходились по окрестным местам и все на пути своем жгли огнем и били смертным боем. Они вешали кабацких целовальников, сборщиков податей, лихих управляющих-немцев, приказчиков и старост. Спасались только те из них, которые слыли за людей добрых и жалостливых. Остальных расходившаяся народная масса не щадила, в порывах зверства истребляя вместе с ними и их малых детей. В июне 1774 года Шацкие крестьяне, в компании с пришлыми пугачевцами, начали грабить кабаки. Чего не выпивали, то выливали на улицы. Выручку делили между собой. Страшная народная драма захватила всю Шацкую провинцию, часть Тамбовской и вышла из их пределов, направляясь по Хопру к самому Воронежу…
Пугачевские шайки шли к нам с берегов Волги, преимущественно с Симбирской стороны, и состояли иногда из нескольких сот человек, вооруженных ружьями и пушками. Путь их ознаменован был, как мы заметили выше, убийством помещиков и грабежом их вотчин. В Керенском уезде злодеи повесили бригадира Костливцева и пожитки его все без остатку пограбили. При этом жена Костливцева с малолетней дочерью была спрятана дворовыми в тайном месте. В селе Турках пугачевцы умертвили помещицу Лукерью Мерлину. В деревне Балакиревой той же участи подвергся помещик Мосолов, в селе Перевозе — Чулков, в Тростянке — Пестов, в Курдюках — Стахонов. В селе Никольском повешен был поручик Тенишев, а взрослая дочь его насильно повенчана была с одним дворовым парнем. Из этого села мятежники прошли в деревню Беклемишевку и повесили там прапорщика Петрова со всей его семьей. В это время к шайке присоединился дворовый Антон Кузьмин и направил ее на село Кривую Луку, где проживал помещик Любовский, который тоже не избег своей участи…
Мы не можем назвать всех Шацких и Тамбовских дворян, убитых пугачевцами. Знаем только, что их было слишком много, потому что в 1775 году в Шацк и Тамбов приезжали из Петербурга нарочные чиновники, которые составляли списки дворянских сирот, оставшихся после убитых родителей, раздавали им денежные пособия и выбирали для них благонадежных опекунов из местного уцелевшего дворянства.
Пока собирались правительственные военные команды, пугачевцы действовали на всей своей воле и наводили ужас даже на города. Темниковский воевода надворный советник Неелов так напуган был молвой о злодейских силах, что прогнал из Темникова всех укрывшихся там дворян, а сам с командой убежал по Московской дороге. Проходя мимо Шацка вместе со своим товарищем Селвачевым, секретарем Мыльниковым и инвалидной командой, Неелов ехал с обнаженной саблей, причем барабанщик бил тревогу и поход. В то же время военная команда города Троицка в полном своем составе сдалась бунтовщикам. Один только Троицкий воевода Столповской остался верен своему долгу и за это погиб мученической смертью, подобно всей Инзарской команде…
Из Троицка пугачевцы пошли на Краснослободск, встречены были там с церковной церемонией иеромонахом Паисием и несмотря на то сожгли деревянные городские укрепления, воеводу Селунского и Секретаря Тютрюмова из ружей побили до смерти, казну взяли, архив порвали и перемешали и оттого весь город был в великом страхе и все жители оного ожидали себе смерти.
Были пугачевские шайки и в Нижнем Ломове. Здесь их встретили всенародно и с большим почетом. Сам архимандрит Нижнеломовского монастыря Исакий с четырьмя иеромонахами и двумя иеродиаконами вышел с крестом и иконами навстречу к царскому полковнику. С городских колоколен раздавался звон, по улицам толпился народ с непокрытыми головами…
Ждали пугачевцев и в самом Шацке и была там по этому случаю великая тревога. «Жители города Шацка,— писал Шацкий прокурор Селихов,— пришли въ робость и великое смущение, ибо къ тому бунту многие окрестные жители наклоняются». В особенности Шацкие обыватели перепугались в то время, когда воевода Лопатин выехал из города якобы для покупки артиллерийских лошадей, несмотря на прокурорский протест. Тогда в провинциальной канцелярии началась усиленная деятельность. Соседним дворянам предложено было вооружиться и явиться в Шацк для общей городовой защиты. В окрестных селах набрали крестьянскую команду в 300 человек, причем особенной верностью правительству отличились жители сел Черниева, Княжева и Покровского. Всех сомнительных людей, например колодников и пленных Турок, отправили в безопасные места. Казну вывезли в Москву. По городу наскоро расставили рогатки и учредили денные и ночные караулы и разъезды от воровских людей. Жителям воспрещено было петь песни. Наступило тягостное и совершенно траурное затишье. Однако гроза миновала Шацк.
В это время, прикрываясь именем Пугачева, многие воровские люди разбойничали по Оке в окрестностях Елатьмы и совершали величайшие зверства. Однажды плыло там судно купца Калашникова. Разбойники остановили его и приказали экипажу ложиться. Все в страхе полегли на палубе, между тем атаман грозно приказывал поскорей очищать полоненную барку и резать полоняникам левые уши…
Известные нам архивные документы далеко не изображают полной картины пугачевского движения в Тамбовско-Шацком крае. Поэтому мы представляем вниманию читателей только отрывочные эпизоды.
1-го августа 1774 года в город Керенск прибыл вахмистр Фельшман с 12 солдатами. По случаю базара в городе был большой съезд соседних крестьян. К ним-то собственно, и приехал Фельшман в качестве посла императора Петра III-го. «Гнался я за Инзарским воеводой Болдыревым,— говорил он народу,— потому что тот Болдырев государев казенный вор и изменник». Толпа обступила его и стала расспрашивать о здоровье царя-батюшки. С базарной площади весь народ, бросивши свои торговые дела, под предводительством Фельшмана пошел к воеводе Перскому, который по-видимому ничего не знал о случившемся. Перепуганный воевода вышел на улицу. Здесь подошел к нему мнимый царский посол и потребовал его содействия. «Если ты мне поможешь,— сказал он,— поймать царского изменника, то будет тебе от Петра Федоровича дано 150 рублей». Перский начал отговариваться неимением команды; тогда Фельшман велел взять его под караул и вместе с секретарем Корольковым запереть в приказной избе. После этого Фельшман обратился к толпе с следующими словами: «молитесь за многолетнее здравие царя Петра и отныне не будет у нас платежа подушных денег и рекрутских наборов 10 лет, а соль будем продавать по 2 гривны пуд. И если город Керенск своему батюшке не покорится, то 9 человек будет он бить плетьми, а десятого вешать». Весь базар отвечал на эти слова шумными изъявлениями верноподданнической преданности. С этого момента началось усиленное и даровое пьянство, все кабацкие двери растворились настежь, выкатывались оттуда бочки с вином и пошло в Керенске разливанное пьяное море…
Из Керенска Фельшман поехал в села Веденяпино и Шелдаис, взбунтовал крестьян, а помещиков Мачинского и Охлебинина увез с собой к атаману Евсееву в Наровчат. В награду за все эти подвиги Евсеев дал Фельшману от имени Петра Федоровича шелковый кушак и вороного коня.
Замечательна судьба Фельшмана, Инзарского инвалидного вахмистра. Сначала он вовсе не думал изменять законному правительству. Но вот пришли к нему выборные от города, объявили о бегстве местного воеводы и велели ему воротить его, угрожая за неисполнение их требования повешением. Старик-вахмистр (ему было тогда от роду 70 лет) поневоле покорился городским обывателям и в недоумении выехал в погоню за беглецом-воеводой. Дорогой, видя всеобщее замешательство, он убедился, что Пугачев — царь и открыто стал действовать в его пользу. Во всех селах по дороге из Инзара в Керенск шла даровая попойка и казенная соль раздавалась жителям тоже даром. Пьяные крестьяне кричали «ура» великому государю. По столбовым и проселочным дорогам тянулись пугачевцы, захватившие самый город Инзар и назначившие там воеводой майора Тенишева…
Много в то время погибло Керенских помещиков от разгулявшегося казачества и крестьянства. Дикие крепостные порядки откликались не менее дикими оргиями народного самосуда. Тогда уцелевшие от разгрома местные дворяне удалились в Керенск под защиту его старинных деревянных укреплений. Укрепления Керенска давно уже были гнилые и потому спасавшееся дворянство большей частью затворилось в соборной церкви. При этом наиболее храбрые поместились внутри церковной ограды и вооружились чем попало. На соборную колокольню втащили несколько маленьких крепостных пушек, из которых некоторые целы и доселе.
Пугачевцы под начальством полковника Евсеева появились в виду Керенска 7 августа. Около полудня они уже штурмовали крепость, но были отбиты инвалидами и обывателями, которыми командовал воевода коллежский асессор Перский. В особенности неудачен был для пугачевцев приступ 8 августа. Третий и последний штурм происходил 17 августа. На этот раз защитники города Керенска поколебались и мятежники ворвались в самую крепость, выжгли и разграбили ее. До вечера перевес был на стороне Евсеева. В это время почти все пугачевцы, опьяненные удачей и даровой водкой, уже неспособны были к серьезному бою. Вследствие этого городовые защитники устроили из соборной ограды вылазку и снова началось побоище. Особенной храбростью в этом случае отличились Керенские церковники, которые за это впоследствии, по императорскому указу, освобождены были от разбора. Керенским героем 17 августа 1774 года был пономарь Трофим Филиппов, как это видно из следующего аттестата, данного ему воеводой и дворянами: «Пономарь Филипповъ техъ бунтовщиковъ усердно поражалъ, такъ что оные шайки были опрокинуты и въ бегство обращены, а многихъ при томъ изъ оныхъ бунтовщиковъ и живыхъ поймано».
Об этом подвиге Керенских защитников доведено было до сведения Императрицы Екатерины и 1-го ноября 1774 года последовал высочайший указ следующего содержания: «Керенскимъ канцелярскимъ служителямъ за оказанное ими усердие при защите города отъ нападения злодейскихъ шаекъ дать по одному чину. А воеводе Перскому и секретарю Королькову выдать не въ зачетъ годовое жалованье».
***
Пугачевцы одновременно действовали на многих пунктах Шацкой провинции. Проникли они и в Темниковский уезд, причем повесили бывшего депутата Екатерининской комиссии Еникиева. В Темниковской Саровской пустыни доселе сохраняется краткое летописное сказание о смутных временах 1774 года.
«Саровская пустынь,— говорить неизвестный летописец,— была въ великой опасности отъ злодейскихъ шаекъ, ибо некоторые соседи оной, а наипаче Татары, приходя въ обитель къ о. строителю за деньгами и не получая оных, хвалились, если не будет им дано, то приведутъ они для разорения Сарова пугачевския партии. А при томъ те Татары укоряли братию, зачемъ она охраняетъ въ своихъ лесныхъ дачахъ и въ посельяхъ господъ Татищевыхъ, Наумовыхъ и прочихъ дворянъ: поите де и кормите государевыхъ злодеевъ и напутствуете их пищею».
9 августа пугачевцы заняли и разграбили город Темников. В это время толпа встретила их с коленопреклонением и с жалобами на Саровских монахов. Благосклонно выслушал эту речь государев полковник и обещал разобрать дело. Между тем освобождены были все колодники и народу роздана была казенная соль без весу и безденежно. На другой день мятежники пошли на казенный винокуренный завод, находившийся близ Темникова, ворвались в дом заводского управляющего, переломали и перебили там мебель и посуду, печи, полы и стекла. Ждала и Саровская пустынь своей очереди.
«Такия злоприключения,— продолжает Саровский летописец,— стали ведомы отцу строителю Ефрему и братии и пришла вся обитель въ великое смущение. И явившись къ отцу строителю все просили отъ него въ такомъ преопасномъ случае отеческаго наставления. Онъ же далъ наставление таковое: младыхъ и среднихъ лет иноковъ благословилъ скрыться на такое злое время, а какъ пройдет гневъ Божий — паки возвращаться въ обитель. Братия же, услыша такое решение, паки вопросила:
—Если въ бегстве семъ кто убиенъ будетъ, будетъ ли за то душевная польза?
И отвечалъ строитель Ефремъ:
—Кто убиенъ будетъ — получитъ отъ Бога мученический венецъ.
А престарелой братии сказал онъ: мы — старцы останемся въ обители, намъ уже приходитъ время скоро умирать, умирать же все равно, отъ болезни или отъ другаго чего. — И сими словами благоразумный старецъ всю братию приготовилъ къ наступающему многобедственному времени».
После этого все монастырские сокровища спрятаны были в сокровенных местах. Монахи большей частью разбежались: кто в лес, а кто в Арзамасский Высокогорский монастырь. «И сталъ Саровъ пустъ,— замечает летописец,— а какъ пришолъ вечеръ, то отъ той пустоты и страшенъ».
Прошла целая неделя томительного страха. С часу на час Саровские старцы ждали пугачевского нашествия и дождались наконец полковника Архарова, который с Донскими казаками вступил в Саровскую пустынь 16 августа.
«Темъ и окончилось,— заключает летописец,— угрожающее здешней обители разорение и истребление, о чемъ да будетъ слава Богу, благодетелю нашему, во веки вековъ. Аминь».
Из Темникова пугачевская партия проследовала в Шацкий и нынешний Моршанский уезды. Во время марша к ней присоединились крестьяне из вотчин графа Разумовского, которые сели на коней и прозвались государевыми уланами. В селе Рянзе пугачевцы собрали сход и заставили местного священника приводить всех к царской присяге. Отсюда потянулись они на Хопер и Ворону. Шествие их по этому тракту было самое торжественное. Многие пугачевцы ехали в каретах и бричках, взятых в ограбленных барских усадьбах…
10 августа 1774 года пугачевская шайка, действовавшая независимо от вышеуказанной, посетила село Жуково (Спасского уезда). Об этом происшествии местный причт так доносил епархиальному архиерею:
«Прошлаго 10 августа справляли мы въ церкви Божией всенощное бдение и въ то время наехала въ наше село государственнаго злодея Пугачева воровской толпы партия. И того села Жукова помещицы Жуковой крестьянинъ Акимъ Афанасьевъ да дворовый человекъ Симонъ Родионовъ, собравъ изъ окольныхъ селъ и деревень многолюдство, внезапнымъ случаемъ взошли въ церковь и закричали необычно: иди попъ, для встречи царскаго войска, а ежели не пойдешь, то казаки изрубятъ тебя въ мелкия части. И отъ того мы много ихъ уговаривали и спорили, точию по окончании всенощнаго бдения оные Афанасьевъ и Родионовъ, ухватя насъ сильно, не дали разоблачиться и повели на встречу той пугачевской партии. И взяли они два образа и велели звонить. Мы же, убоясь таковаго страху и неповинной смерти, встречу им учинили близъ нашей Казанской церкви. А тогда въ той нашей церкви имелась подполковница Смагина съ сыномъ и укрылась въ оной; злодеи же поехали къ ней въ домъ и все погромили, а мы именованные, возвратясь въ алтарь, бежали оттуда въ поля и пробыли тамъ дотоле, пока злодеи не выехали изъ того нашего села».
В то время священником в селе Жукове был некто Степан Тимофеев. Впоследствии, когда в Шацкой провинции началась правительственная расправа, и он и все члены его причта были отрешены от мест и подвергнуты розыску в провинциальной канцелярии и церковному запрещению. Таким образом последняя быша горша первых…
Из Спасского уезда пугачевцы потянулись на Кирсанов и Тамбов, где их давно уже поджидало взволнованное крестьянство. За все лето 1774 года и до октября, по свидетельству наших источников,— Тамбовские и Кирсановские дворцовые и крепостные крестьяне чинили разорение, грабительство и смертоубийство. В сентябре мятежники вошли в Кирсанов и в села: Умет, Репьевку и Скачиловку. Здесь они немалое число разных чинов людей застрелили и дротиками скололи. Дорогой попадались им ничтожные по числу воинские команды, но они их разбивали или же брали в плен. Так, в сентябре 1774 года около села Умета остановился офицер с командой. Он провожал разбойницкую партию в 30 человек. В это время налетели на него государственные злодеи, его и пять человек солдат застрелили, а остальную команду и арестантов захватили с собой. Замечательно, что при этом в числе пугачевцев находилось немало Турецких пленных, которые прилеплялись к злодею самовольно…
21 августа значительная пугачевская шайка остановилась в пяти верстах от известного села Рассказова. То место и теперь называют бездушным кустом. Там партия стала лагерем и в свободное от попоек и военного учения время занималась вешанием помещиков, духовных и сельских властей. Наконец мятежники пошли на самое Рассказово, где в то время были суконные фабрики Тулинова и Олесова. Хозяева с почетом встретили толпу и принялись ее угощать. Но это была хитрая ловушка. Лишь только пугачевцы напились, как фабричные мастеровые, заранее подговоренные, принялись их бить смертным боем и вязать для представления в Тамбовскую провинциальную канцелярию. Во время сражения у мятежников отнято было несколько пушек, которые долго после того служили украшением Тамбовского фабричного села. Куда в настоящее время девались эти памятники фабричной доблести, нам неизвестно. За справками по этому поводу обращались мы посредством местных губернских ведомостей к Рассказовской фабричной администрации, но ответа нет и его не ждем мы, так как многие наши коммерсанты всего менее интересуются наукой, предпочитая ей рабское служение одному золотому тельцу…
В числе пленных пугачевцев, пойманных в селе Рассказове, оказались и дворяне: поручик Петр Семенов, ротмистр Брюхатов и недоросли Филиппов и Мартынов. В Тамбовской провинциальной канцелярии первый так показывал: «изъ дома моего по разграблении оного взятъ я былъ разбойнической партией по неволе. Хотя же и чинилъ я от техъ злодеевъ побеги и укрывательства, но токмо бывалъ пойманъ и за то сеченъ былъ плетьми неоднократно и уграживали мне смертию. Почему, когда оные разбойники устраивались для сражения, я скрылся въ лесу и оружия при мне не было и такъ былъ я пойман.»
Пока происходили все эти Рассказовские события, жители города Тамбова, отстоящего от Рассказова в 30 верстах, перебрались с своими пожитками в соседний Ценский лес. Но скоро они вернулись домой и были свидетелями казней, которые совершались над пугачевцами вблизи Тамбова на так называемом кривом мосту и в самом Тамбове на сенной площади.
***
и казнила жителей его по жребию, иных вешала на глаголях за ребра, других колесовала и четвертовала. Таким образом ужасы дикого восстания сменились не менее свирепыми оргиями военной расправы… По всем большим трактам Тамбовской и Шацкой провинций началась гоньба правительственных курьеров и других официальных лиц, крайне стеснявшая местных обывателей. Так, крестьяне села Бокового Майдана жаловались: «самую рабочую пору мы все, кроме малыхъ и старыхъ, денно и нощно содержимъ бекеты и почты и оставили хлебопашество и разорились. И темъ Его Сиятельство графъ П.И. Панинъ привелъ насъ и нашихъ лошадей въ крайнюю худобу». При этом некоторые команды вели себя в наших селах, как в неприятельской земле. Грабежи казацкого хорунжего Григоренкова были таковы, что все дворяне района его воинских подвигов принуждены были составить о них особый протокол для представления высшему начальству. Сам полковник Ребриков, как жаловался на него управляющий в имениях князя Долгорукова, произвел опустошение в помещичьем доме в селе Вячке. А офицер Богданович, ходя по Борисоглебской воеводской канцелярии, с великой пышностью и гордостью махал тростью и приговаривал: а я не иначе с кем равняюсь, как с генералом. Тогда наступила величайшая и повсеместная бедность в нашем крае. «Въ минувшую смутную пору,— доносила по команде Краснослободская воеводская канцелярия,— экономическихъ сборовъ въ приходъ ничего быть не имелось». Из других мест поступали заявления такого рода: «отъ того государственнаго злодея приключилось всемъ крайнее разорение и податей взыскать не съ кого». Больше всех пострадали конечно крестьяне, но и помещикам было нелегко. Многие из них писали в Петербург: «съ того разорения никакого имущества у насъ не имеется и все люди разбежались, а иные люди наши отпущены кормиться милостынею».
Особенно тяжело пугачевская эпоха отозвалась на нашем приходском духовенстве. Во многих приходах, как известно, причты встречали мятежников с церемонией. Так поступали наши священнослужители, спасая свой жизнь, и особенно винить их за это не хватает духу, потому что по своему развитию они были те же крестьяне. Священник села Тарадей Иван Андреев был даже из крепостных и мы думаем, что этот случай в описываемое время был не единственный… Разумеется, в данном случае, наши духовные обнаружили трусость характера, но едва ли за это отрицательное преступление следовало подвергать их особенно суровой каре. Граф П.И. Панин разделил подсудное духовенство на три категории. К первой принадлежали те лица, которые добровольно встречали пугачевцев. Этих было меньшинство. Ко второй и самой многочисленной категории отнесли тех священнослужителей, которые не бежали от мятежных шаек и пассивно покорялись обстоятельствам. Наконец в третью категорию попали те, которые бежали из своих приходов, но случайно, по принуждению, оказывались в среде бунтовщиков, причем не имели мужества противиться движению. Самые суровые наказания достались конечно первой категории. Священников с причтами лишали званий, с пристрастием допрашивали и в заключение разнородных пыток сдавали в солдаты или на каторгу. Последние же категории относительно были помилованы, т.е. освобождены от ссылки и солдатчины, но все-таки лишены санов и пущены по миру… Тогда по всей нашей епархии началась великая беда и редкое духовное семейство не оплакивало бесконечного своего разорения. В Починковской волости попали под суд 35 причтов. В Наровчатском уезде неподсудным духовным лицом оказался один только дьячок, имени которого к сожалению мы не знаем. Целые сотни духовных сделались несчастными и невольными жертвами пугачевского движения. Имена этих страдальцев большей частью забыты, но самое число их свидетельствует о той массе человеческого горя, которая в настоящее время прикрыта исторической давностию… С особенной суровостью отнесся к несчастным преступникам Святейший Синод. Все они были отчуждены от церкви и прокляты. После того их торжественно расстригали и одевали в мужичье платье.
Правда, Екатерина II-я впоследствии всемилостивейше их простила, но это прощение было ограниченное: священники и диаконы наших провинций, прикосновенные к пугачевскому движению, все-таки навек остались причетниками. Никакого прощения не было и не могло быть только тем духовным, которые открыто и дерзко приняли активное участие в смуте. Таких печальной памяти народных деятелей было впрочем немного. К числу их между прочими принадлежал священник села Богдановки Макар Савин с дочерью Варварой и сыновьями Дмитрием и Нестором. Вся эта семья разбойничала во имя Петра III-го и в интересах наживы… В категорию самых тяжких преступников попала также села Мальцева попадья Марфа Федорова. Вместе с пугачевцами она грабила дом помещика Приклонского.
Нелегко было в описываемое время и сельскому начальству. Старост и сотских судили за то, почему они злодеев впускали в свои села и не переловили их. При этом некоторых из них засекали до смерти. Особенной свирепостью в производстве экзекуций отличался подпоручик Михаил Приклонский, за храбрость повышенный графом Паниным в поручики. Впоследствии этот суровый делец впал в сумасшествие и таким образом завершил свое жизненное поприще…
При таких условиях пугачевская гроза наконец стихла. Провинциальная жизнь вступила в прежнюю свою колею, не обновившись ни нравственно, ни юридически. И только великая реформа 19 февраля навсегда избавила русский народ от повторения кровавых движений в духе самозванца.
В 1775 году в Тамбовской и Шацкой провинциях розданы были сельским начальникам и вотчинным управляющим подробные инструкции для всеконечного искоренения воров, разбойников и пришлых шатающихся всякого звания беспаспортных людей. Всем им строжайше предписывалось о малейшем случае воровства и разбоя немедленно доносить провинциальной канцелярии и в то же время, собрав обывателей, ловить злодеев. В противном случае они сами подвергались законному преследованию наравне с преступниками. Таким образом наши провинции поставлены были как бы на военное положение. Рассеялись пугачевцы, но долго еще гуляли по вольному белому свету удалые молодцы, пугая и разоряя наши бедные селитьбы.
1774 год разорил в особенности Шацкую провинцию и это обстоятельство преимущественно тяжело отозвалось на крестьянстве. Тогда правительство вызвало не имущих рабочих на постройку 18 казарм, сожженных пугачевцами, и на копание крепостных рвов в Шацкой провинции. Токмо денежной казны для расплаты с теми рабочими не имелось…
В заключение считаем нужным заметить, что в эпоху чумы и пугачевщины правительственная фискальная деятельность в наших провинциях не ослабевала. За недоимки имения брали в секвестр. Городских голов и ратманов сажали в оковы и подвергали тяжелым работам, дабы подати взысканы были неотменно. Разумеется, все это могло быть только в местностях, не занятых пугачевцами.
Вскоре по усмирении пугачевского мятежа открыто было Тамбовское наместничество. Понемногу и в наших захолустьях стали заводиться иные порядки, ознаменовавшие собой начало нашего культурно-исторического периода. Вяло и нехотя начали заводить общественные школы и у нас. Вот об этом-то местном движении народного просвещения мы и скажем в следующей главе нашего второго выпуска.
http://otambove.ru
Вернуться назад