Очерки из истории: Булавинское движение в Тамбовских пределах
15-01-2014, 01:51
Автор: admin
1708-й год, без всякого сомнения, принадлежит к числу самых политически смутных и вообще тяжких для Тамбовского народонаселения эпох. То было время, когда по всему Донскому и отчасти Цнинскому бассейну на всей Казацкой воле буйствовали удалые Булавинцы. Волею и неволею шли за ними и наши Тамбовские, Козловские, Усманские, Борисоглебские и иные степняки, покидая свои привольные нивы, своих жен и детей, свои бревенчатые из облого лесу жилья, животы и худобу… Шли они, эти слепые и подневольные люди, за счастьем — за волей и разными угодьями, а находили заместо того и чаще всего свою погибель: то в широком поле, в бою с царскими служилыми людьми, складывали они свои буйные и неразумные головы, то в разных застенках среди лютых мук сурового XVIII-го века расплачивались они за свои ошибки, за умственно-нравственную незрелость свою,— и приносили кровавую дань суровому веку…
Память об этих грозных временах, забытая нашими современниками, живо однако сохраняется в некоторых столичных государственных архивных хранилищах, между прочим и в Московском архиве министерства юстиции. Мы пользовались документами этого последнего учреждения, именно воеводскими доношениями из разряду в ближнюю канцелярию. И вот результаты нашей работы, проливающие некоторый свет на былую тяжкую годину наших предков — Тамбовцев, как видно — не вдруг освоившихся с суровыми Московскими порядками и с вожделением помышлявших о казацких общинных обычаях и о народно-земской воле.
К осени 1707-го года в Донской земли скопилось множество беглых голутвенных людей, которые в казацких необозримых степях и под защитой казацких вольных обычаев искали полного простора, которого не давал им суровый царь-преобразователь, донимая свою землю рекрутчиной, даровой работой и усиленной податью… Эти беглецы по степени своего умственного развития и по самому своему нравственному складу никак не могли проникнуть в великие царские замыслы, идеальная и государственная сторона которых совершенно и непосредственно закрывалась для них крайне суровой действительностью. Для поимки беглецов царь Петр Алексеевич отправил на Дон князя Юрия Владимировича Долгорукого, который, угождая суровому своему повелителю, стал действовать слишком быстро и решительно. И вот вся казацкая земля, давно уже недовольная Москвою, по всему бассейну тихого Дона заволновалась. Удалые станичники угрюмо сравнивали прежнюю волю свою с тогдашней неволей и потихоньку сговаривались при случае постоять за давнюю казацкую привилегию — принимать к себе невозбранно всяких беглых людей, государевых и вотчинных. Сигнал к открытому мятежу подан был Бахмутским атаманом Кондратием Афанасьевым Булавиным, у которого деятельнейшими помощниками были следующие казаки: Игнатий Некрасов, Лука Хохлач, Семен Драный и Сергей Беспалый. 9-го октября 1707-го года Бахмутская казацкая ватага с самим Булавиным во главе напала на Долгорукого и истребила весь его отряд и его самого. С этого времени мятеж быстрее и быстрее стал распространяться во все стороны, захватывая течение средней и нижней Волги, Нижней Оки, Днепра, Десны, Самары, Медведицы, Бузулука, Хопра, Воронежа, Вороны и Цны. Мятежники проникли далеко на север и меж Кинешмы и Юрьевца Повольского стали многолюдством и проезду не давали. И близ Нижнего на стругах промышленников и целовальников били и от такого воровства государевы рыбные промыслы остановились. Нижегородские воеводы поэтому совершенно справедливо опасались, как бы не было такого бунту, как и в прошлых годах, при Стеньке Разине. К весне 1708-го года Булавин настолько окреп, что решился открыто напасть на самого Черкасского атамана Лукьяна Максимова, у которого отнял царскую казну, наряд и зелье, причем многие дотоле верные Петру казаки добровольно перешли на сторону мятежников. Это было 8-го апреля. А 1-го мая Булавинцы штурмовали уже город Черкасск, взяли его, атаману и старшинам Черкасским отсекли головы и всех Черкассцев принудили присягнуть себе («привели к вере»).
В это время под начальством Булавина в строю было 15 000 человек. Таким образом положение дел на нашей юго-восточной окраине становилось слишком серьезным и грозным. Затруднения усложнялись еще только что потухавшим Башкирским восстанием и надвигавшейся с запада из Польши Шведской грозой… Было над чем призадуматься Петру Алексеевичу, но тем сильнее возбуждалась необыкновенная энергия нашего царя-работника, вырастившего свою империю среди бед и затруднений, почти непобедимых.
В марте 1708-го года казацкое движение настолько захватило Тамбовскую провинцию, что с трудом поддерживались сношения Тамбовского воеводы Данилова с Козловским воеводой князем Григорием Волконским. Жители наших городов со страхом ожидали казацкого нашествия, потому что местным воеводам лазутчики дали знать о намерении Булавина во многолюдстве придти под Тамбов и Козлов для разоренья. А между тем в Тамбове войска было только 100 человек; не более того было вероятно и в Козлове; правительственная помощь по Московскому обычаю замедлялась; большинство городских и посадских жителей возбуждало сомнение в их политической благонадежности, и многие Тамбовцы и Козловцы, по словам Григория Ивановича Волконского, склонялись к воровской прелести, стали на переправах и проездах и ловили царских людей.
В ожидании Булавинского нападения князь Волконский сделал в Козлове войску и жителям смотр и вот что писал он впоследствии по этому поводу в ближнюю канцелярию: «Козловцев служилых всяких чинов людей я собрал и начал смотреть, при котором смотре из них явилось старых и страмных и в осадное сиденье негодных многое число, а в службу годных явилось немногое число и безоружны; а хотя ружье и будет им роздано и они тем ружьем владеть и палить без науки не умеют и за тем в отпоре будет остановка».
В апреле Тамбовско-Козловская тревога усилилась вследствие новых угрожающих слухов с берегов Дона. Козловские лазутчики доносили своему воеводе, что вор Булавин, собрался в пристанском городке в нескольких тысячах, сухим путем и водой пошел на Черкасск и Азов. С ним, по словам тех же лазутчиков, были Хоперские, Бузулуцкие, Медведицкие и иные казаки, и кроме того бурлаки, Тамбовцы и все казенные судорабочие Донского бассейна. На Тамбовских и Козловских площадях толпами стал собираться народ и от разных заезжих людей охотно выслушивал между прочим такие новости: «Кондратий Афанасьевич скоро пойдет до самой Москвы и во всех российских городах выведет бояр, прибыльщиков и немцев».
Другие к этому прибавляли: «Теперь по атаманскому приказу земли нам не пахать и хлеба на государеву казну не сеять, никуда не отлучаться и ждать перемен».
Охотно выслушивались толпой и известные Астраханские бредни Стеньки Москвитянина: «царь у нас теперь подменный, переменил веру, носит немецкое платье и велит брить бороды».
В это же время по нашим городам и селениям читались подметные Булавинские письма следующего странного содержания: «атаманы молодцы, голь кабацкая, голытьба непокрытая, дорожные охотнички и всякие черные люди! Кто похочет с атаманом со Кондратьем Афанасьевичем погулять, по чисту полю красно походить, сладко попить-поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте на вершины Самарския. Да худым людем, и князьям, и боярам и немцам за их злое дело не спущайте, а своих людей, посадских и торговых, не троньте, а буде кто напрасно станет кого обижать, и тому чинить смертную казнь».
Таким образом в наших краях повторялась Разиновщина и предначиналась Пугачевщина: те же деятели, те же побуждения к бунту, средства и цели, и та же первоначальная правительственная вялость в подавлении мятежа… Тогда, под влиянием разных слухов и подметных писем, почти во всех селах Тамбовской провинции жители назвались казаками, выбрали своих атаманов и есаулов и ежедневно стали собираться в круги для обсуждения разных благоприятных Булавину мероприятий. Дерзость Булавинцев в Козлове и его уезде выразилась между прочим в том, что Донской казак Зиновей Борыбин многих Козловцев склонил в злое согласие и к вере привел и выбрал атамана из Козловцев же. Следовательно в городе Козлове, рядом с представителем царской власти, уживался, конечно тайно, и Булавинский представитель, деятельность которого, судя по нашим документам, выражалась главным образом в заготовлении для мятежников стрельного и огненного оружия и в возбуждении и поддерживании восстания. Этим другим Козловским начальником был некто казак Скрылев. Полномочия его простирались на весь Козловский уезд и держали весь мирный народ в значительном страхе.
В описываемое нами время в Тамбовском уезде были государевы драгунские дворы, на которых разводились табуны породистых лошадей для дворцовых и военных потребностей. И все они сделались воровскою добычею. Похитителем царских табунов был известный Лука Хохлач, который до восстания служил царю в звании атамана Бузулуцкого и Островского городка. В марте и апреле 1708-го года этот мятежник с летучею станицею в 300 человек наводил ужас на все села по Цне с притоками и по Битюку: «все те селения,— говорится в отписках князя Волконского,— тот вор Лучка Хохлач разорял и он же сжег все казенные корабельные припасы, и кто казался ему Хохлачу подозрительным, тех он приказывал переимав сажать в воду». Это обстоятельство, что казачья станица в 300 человек наводила ужас на несколько уездов, объясняется конечно тем, что у Булавинцев в нашем крае везде были более или менее явные и усердные единомышленники. 16-го апреля 1708-го года князь Волконский писал князю Меньшикову («светлейшему римскаго и российскаго государств князю Ижорскому, и генеральному губернатору над провинциями Ингриею и Эстляндиею, Его Царскаго Величества государственных тайных дел министру, и генералу главному над всею кавалериею, кавалеру и подполковнику Преображенскаго регименту, и капитану компании бомбардирской от первейшей гвардии, и полковнику над двумя конными и над двумя пешими полками — А.Д. Меньшикову»): «марта в 30-ое число пришли на Бетюк воровские люди с Хопра, сказываются Донские казаки, человек с 200 и воеводу Федора Тинкова и попа и подьячих и иных многих Бетюцких жителей разграбили и воеводу держут скована и волостных людей к себе призывают и хотят воеводу на градских вратах повесить и многие бурлаки к тем ворам пристали, которыми они ружья и лошади дали; а Бетюцкого бурмистра в том городе пытали, привязав к двум лошадям к хвостам волочили сквозь окно». Даже в самом Тамбове многие посадские жители не слушались воеводы Данилова: в крепость не шли, молебного пения о даровании царю победы слушать не хотели и, не скрываясь, выражали удовольствие по поводу Булавинских успехов… В таком положении дела были у нас в течение всего марта и до конца апреля.
Всеобщая паника в нашем крае была причиной того, что поставка казенного провианта с Козловских и Тамбовских обывателей в количестве 10$nbsp;844 четвертей ржи, муки и круп, назначенная в Азове и Воронеже на 13-ое апреля, не состоялась и того окладного и запросного провианта с двенадцати тысяч пятисот сорока четырех Тамбовских и Козловских дворов ничего не явилось. От этого царские служилые люди терпели голод и оборона нашего края ослабевала и замедлялась. В то же время Воронежский вице-губернатор Степан Колычов, под начальством которого состояли все воеводы Тамбовской провинции, так перепугался по поводу Булавинских успехов, что с целым пехотным полком заперся в городе Воронеже, якобы для охранения кораблей. «Вор Кондрашка Булавин,— отписывался он впоследствии,— во многособранном людстве имеет воровскую свою станцию в устье реки Хопра, и тем кораблям, которые определены в Азов, есть многое опасение, чтоб над ними те воры какой шкоды не учинили». На этом основании Степан Колычов ограничился самим тесным сиденьем и до самого конца Булавинского бунта как бы не существовал для края. А Булавинцам то и надо было, и они с малыми силами свободно хозяйничали в Воронежской провинции, кстати набегая и в Тамбовские пределы. Так 30-го марта в село Бобровское приехали Булавинцы в количестве ста человек и великого государя денежную казну и лошадей разграбили, и всякие приказные письма изодрали, и кабацкого голову пытали, и многие дома разоряли, и колодников распустили, а иных взяли с собою. По окончании грабежа, мятежники вспомнили про Бобровского атамана Лукьяна Михайловича и били его смертным боем и оставили едва жива. И в то время Тамбовский крестьянин Роман Желтопятый так говорил ворам.
—Для чего вы изменников не убиваете, и буде дадите мне хотя рубль и я многих убью до смерти…
Атаман Булавин прибыл к устью Хопра в самое вербное воскресенье. В то время все Хоперские и Бузулуцкие и Медведицкие городки передались на его сторону и из каждого городка, станицы и села тех мест половина жителей шла за атаманским войском, а другая половина оставалась дома. Таким образом опасность постепенно увеличивалась и все ближе и ближе подходили к Тамбову и Козлову. Оставшиеся верными правительству жители названных городов с нетерпением ожидали царской военной помощи, но вместо того от 14-го апреля получили следующий приговор из ближней канцелярии: «имейте от воров опасение и осторожность и промысл над ними чините, а сами к тем ворам не приставайте и на их прелести не склоняйтесь, а буде которые жители к воровству пристанут, и тем за то учинена будет смертная казнь». И грамоты от царского имени в Тамбовской провинции читали такого же содержания: «и вы б (жители) к тому воровству не склонялись и о сохранении от тех бунтовщиков указ наш учиняли б и тамошние места до пущаго разорения не допустили б». Уже в конце апреля из Москвы тронулись с великим поспешением к Тамбову и Козлову два отряда: Степана Бахметева и Ефима Гулица. В то же время деятельное участие в подавлении мятежа приняли — бригадир Шидловский и полковник Тевяшев. Но решительное и быстрое усмирение Булавинского мятежа началось только тогда, когда на украйну прибыл царский уполномоченный, гвардии подполковник, князь Василий Владимирович Долгорукий, брат убитого Булавиным князя Юрия. 28-го апреля царь писал Долгорукому:
«Понеже нужда есть ныне на украйне доброму командиру быть и того ради приказываю тебе оную команду. По получении сего письма тотчас поезжай к Москве и оттоль на украйну, где обретается Бахметев, а кому с тобой быть, о том посылается роспись».
Тогда же во все украинные города разосланы были грамоты царевича Алексея Петровича о том, чтобы все тамошние воеводы во всем послушны были князю Долгорукому и отправляли б оное дело не мешкав и тот огнь заране утушили б. Всех войск в распоряжение князя Долгорукого дано было около 20 000 человек драгун, черкасов, кумпанейцев, людей полковой службы, царедворцев, Москвичей и городовых. И прежде чем явились в нашем крае правительственные войска, местные жители по одним грозным Московским слухам понемногу стали смиряться и являться с повинными к властям.
2-го мая к князю Волконскому в Козлов прибежали Борисоглебские подьячие Василий Протопопов, Иван Томилин, Прокофий Польшин, Константин Жильцов и крестьянин Филимонов.
«На шестой неделе великого поста,— сказывали они,— приезжали от вора и бунтовщика Булавина в Борисоглебской Хоперского городка поп Алексей со многими ворами и Борисоглебских жителей наговаривали; и те воры всех колодников распустили и государев порох весь за город вынесли».
Князь Волконский стал выговаривать им: для чего де Борисоглебцы против тех воров не постояли… И они вновь говорили Козловскому воеводе:
«Подьячий Катасонов останавливал злодеев и его многажды били, и он ушед в город ударил в набат и по тому набату градские жители никто к нему не пошел и отбивать его не стали».
В великую субботу Булавинцы снова приехали в Борисоглебск, собрали всех жителей и велели им выбирать себе атамана и есаулов. А в полковники по неволе выбрали подьячего Катасонова.
«И приводили всех нас,— говорили Борисоглебские беглецы,— к вере, чтобы служить нам Булавину верно, и во всех селениях Борисоглебскаго уезда они ж воры выбрали атаманов, и после их воровскаго съезду были у всех Борисоглебских жителей круги по вся дни, чтобы иттить с Булавиным заодно».
На Фоминой недели в Борисоглебск прискакал гонец с письмом к местному атаману от Луки Хохлача: велено было половине Борисоглебцев идти за ворами в поход на Битюг против государевых полков. И Борисоглебские жители воровских прелестей послушались. А непослушных атаманы без мотчанья сажали в воду.
Вышеназванные подьячие тоже пошли против царского войска, по 28-го апреля убежали тайным обычаем из мятежного лагеря близ деревни Токая и, как мы сказали, явились к Козловскому воеводе князю Григорию Волконскому с повинною.
—Вор Булавин и его единомышленники,— откровенно показывали наши раскаявшиеся беглецы,— дело свое починали якобы для льготы маломочных людей, и в том явилось у нас сумненье…
Это сумненье явилось главным образом потому, что Булавинщы, следуя Разинским традициям, не давали ходу всем торговым людям и товары их грабили без остатку, причем нередко слишком сурово и беспардонно обращались и с самою жизнью торговцев. Вследствие этого народная масса научалась видеть в приверженцах Кондратия Булавина не политических деятелей и не социальных реформаторов, а обыкновенных добрых молодцев придорожного характера.
В Булавинских разбоях нередко принимали участие и лица духовного звания. Мы уже указывали на попа Алексея, который овладел Борисоглебском и жителей его склонил к мятежу; теперь указываем еще на Азовского чернеца, имя которого в наших документах не значится. Между тем безымянный Азовский чернец, между Булавинскими атаманами был лицом немаловажным, он был товарищем известного Семена Драного и предводительствовал ватагой в тысячу человек. Впоследствии бригадир Шидловский так доносил о подвигах нашего чернеца: «от него в народе слабость росла час от часу и оный же чернец разорил Ямполь и все Ямпольцы к тем ворам пристали и пошли с ними под Маяки»…
Участие духовных лиц в Булавинском движении, без всякого сомнения, объясняется как прежнею бытовой и нравственной близостью духовенства к народу, так еще более тем, что изображаемые нами факты не чужды были религиозного характера, т.е. Донцы и их приверженцы, в том числе и наши Тамбовцы, сильно проникнуты были старообрядческими тенденциями и посредством борьбы надеялись дать им торжество.
Все это наводит нас на мысль, что раскол есть явление во всяком случае совершенно национальное, требующее особенного внимания и рассудительного снисхождения.
Как во времена Разина и Пугачева, и при Булавине мятежники не чуждались инородческой помощи, Калмыцкой и Татарской. Так, 2-го мая в деревню Ураеву, Валуйского уезда, во многом числе приехали Булавинцы с Калмыками и Татарами, со знаменем; и той деревни жителей пограбили и били смертным боем, и конские стада отогнали, и проведывали про войско государево, где и сколько, и прельщали народ страхом и лаской к вору Булавину, сманивая всех идти под Черкасск…
К половине мая 1708-го года правительственная победа стала несомненной. Наша украйна против Булавина стояла во всеоружии. Царевич Алексей Петрович выполнил свои интендантские обязанности относительно войск князя Василия Долгорукого вполне исправно. Он быстро снабдил их порохом и свинцом, деньгами, канцелярскими принадлежностями, аптекой и врачами, священниками и походной церковью, дьяками, сторожами и мастеровыми, как это видно из донесений князя Долгорукого в разряд от 14-го мая, из Воронежа.
«Из монастырскаго приказа, по царевичеву указу,— писал он,— попы с церковной утварью в полк ко мне посланы; из суднаго приказа дьяки с сторожами тож посланы; из провиантскаго и адмиралтейскаго приказа провиант весь послан: будары, пушки, порох, свинец, ружья и пушкари; из аптекарской палаты лекаря с лекарствами отпущены, да из оружейной палаты дано 40 знамен.»
Напрасно Булавин усиленно начал рассылать прелестные письма и обещать каждому человеку за приход к нему по 10-ти рублей на месяц. Такая щедрая приманка действовала на немногих, преимущественно на запорожцев и беглых солдат, которые уходили из своих пограничных полков целыми десятками. Но перебежчиков ловили и со всех сторон дружно сокрушали мятеж: с юга начали действовать против Булавинцев, гетман И.С. Мазепа и Киевский губернатор Д.М. князь Голицын, с востока Казанский комендант Кудрявцев и боярин князь Хованский, с севера и запада князь Долгорукий с подручниками. Когда же в окрестностях Тамбова князь Долгорукий разбил ватагу Луки Хохлача, стоявшего под Тамбовом более десяти дней, то Булавинское дело разом остановилось и окончательное его уничтожение явилось вопросом времени.
В начале июня в борьбу с восставшим казачеством вступил сам светлейший и из Ижорской канцелярии стал рассылать царские указы воеводам, полководцам и в разряд. Вмешательство ближайшего царского сотрудника сразу обнаружилось всегда отличавшей его деловитостью и хозяйственностью. Между всеми городами юго-восточной России, находившимися в районе восстания, князь Меньшиков учредил правильную правительственную почту. На всех переправах и проездах между Доном и Волгой поставлены были сильные караулы. Для земляного и каменного строения в Казань и на Волгу вызван был известный крестьянин Посошков, который и эту царскую службу исправил по обычаю быстро и дельно, не хуже любого инженера-немца. Донцам и Калмыкам отосланы были без мотчанья обычные годовые деньги: 7865 рублей, да множество пороху, свинцу, хлеба, вина. Некоторые команды, поколебавшиеся в верности правительству, примерно и жестоко были наказаны: третьего солдата казнили перед товарищами, двух били плетьми и ссылали на каторгу… Недорослей, укрывавшихся от службы во многом числе, стали сыскивать с большим поспешением; все это делалось вследствие повелительного письма князя А.Д. Меньшикова. В это время и сам царь напряженно стал следить за событиями на нашем юго-востоке. В этих видах он получал от всех воевод Приволжских и Придонских еженедельные ведомости.
15-го июня князь П.И. Хованский писал царю, что Башкирцы совершенно повинились. «Начальнейший Кучум-батыр, писал он, — и другие набольшие Башкирцы в винах своих добили великому государю челом и в верной своей службе куран целовали и ныне за тем куранным целованием у тех Башкирцев шатости не слышно». Это обстоятельство еще более развязало руки Московскому правительству и содействовало окончательному поражению мятежа. Впрочем около того же времени и иные не столь утешительные вести сообщал правительству из Киева князь Голицын. «Мая 29-го,— писал он,— Сумский полковник стал в урочище у речки Уразовой и июня против 8-го числа в ночи, перед светом за час, воры Булавинцы пришли многолюдством безвестно и с теми ворами был у наших бой часа два и больше, и иные воры многолюдством со всех сторон ворвались в наш обоз и полковника подле пушек застрелили и Воронежского сотника расстреляли в кругу, и иных старшин и урядников и рядовых казаков многих побили и весь обоз разобрали и 4 пушки со всяким ружьем взяли; а у тех воров побиты полковник и атаман и рядовых казаков человек с триста, было ж у тех воров всех человек с 20 000». Ясно, Булавинцы чуяли свой конец и потому напрягали все свои силы до крайности. Но такие случаи были очень редки. Силы Булавина к концу июня были уже совершенно разделены и окружены войсками князей Хованского и Долгорукого. В начале июля сам Булавин застрелился. Игнатий Некрасов ушел на Кубань. Дон стих. Вся украйна покорилась царю. Началась правительственная расправа…
Замечательна та вероломная роль, которую играли во время Булавинского движения Калмыки и их тайша Аюка. По договору с царскими воеводами, Калмыки должны были идти вместе с правительственными войсками на Башкир и Булавинцев. Против тех и других они должны были отделить по 10 000 человек. Между тем наши мнимые союзники действовали вот как.
15 июля 1708 года Верхнеломовский воевода Владычкин писал в ближнюю канцелярию:
«Мая и июня в розных числах по ведомостям из Нижняго Ломова воровские казаки, тако же и Калмыки многия села и деревни разорили и людей грабят и побивают, и Чембар разорили, и Верхнеломовцев мучили и жгли огнем и в воду сажали. Да в город Мошкан пришед подьячаго, которому был город приказан, убили и разоренье всякое чинили, и ныне те воры собираются в разных местах для воровства и от приходу их в Верхнем Ломове опасно, потому что за отсылкой в Казань служилых людей стало у нас малолюдно и те ненадежны и безоружны».
Из Верхнеломовского уезда Калмыцкие и казацкие мятежники проникли в северные уезды нынешней Тамбовской губернии и стали отгонять у крестьян стада и табуны, и от того воровского набега крестьяне с женами и детьми бегаючи живут по лесам и помирают. Эти Калмыцко-казацкие ватаги рассеяны были сотником Григорием Зражевским.
Между тем другая Калмыцкая ватага, примерно в тысячу человек, пробралась на Битюг и в нынешний Борисоглебский уезд. Появившись в наших южных пределах совершенно внезапно, Калмыки многих тамошних жителей побили и покололи, и хутора и слободы осадили. Тогда против Калмыков пошел полковник Тевяшев с кумпанейцы и со многими жительми. Дикие кочевники настигнуты были царскими войсками близ Острогожска. «И дошол я их — Калмыков,— писал Тевяшев,— и был у меня с ними бой жестокий 30-го июня, и многие Калмыки побиты и ранены, а было их с тысячу человек и больше. Калмыцкое воровство было причиной того, что царь Петр отправил к Аюке-тайше нарочного для сыску и казни тех ордынцев, которые подбегали под украинные города и разорение чинили.
6-го июля 1708-го года Калмыки, соединившись с мятежными казаками, решились вступить в бой с правительственными войсками близ самого Азова, как писал об этом Азовский губернатор Толстой. «Наши солдаты,— доносил он в своей реляции,— на тех воров наступали мужественно и стрельба была у них 3 часа непрестанно с самого утра; и во время того бою из Азова и от морскаго флота с кораблей была пушечная стрельба и той пушечною стрельбой многих воровских людей побили».
К вечеру характер боя совершенно определился. Калмыки на всех пунктах поспешно отступили в степь, унося с собой своих многочисленных раненых и убитых.
«Помощию всемогущаго Бога,— доносил Толстой,— и заступлением Пресвятыя Богородицы и честнаго славнаго крестителя Господня Иоанна и великаго Государя счастием тех воров побито многое число и прогнали их в степь».
Калмыков и Булавинцев под Азовом было более 5000 человек. Из этого числа в бою побито было 423 человека, около 400 потонуло в Дону и в плен взято 60 человек.» А с нашей стороны, уверял Толстой,— убит один человек и ранено 10 человек».
Результатом Азовской победы была добровольная сдача князю Долгорукому четырехтысячной воровско-казацкой партии с атаманами Голым и Беспалым. Дело было на речке Боровой, близ Сухаревского городка. От имени сдавшегося ополчения послан был к царю с повинной казак Василий Поздеев, которому между прочим поручено было хлопотать в Москве о том, чтобы виновных в Булавинском возмущении и не получивших прощения казнить на Дону и не везти в столицу.
На другой день после Азовской битвы, именно 7-го июля произошло самоубийство Булавина. 8-го июля тело его привезено было в Азов атаманом Ильею Зернщиковым. «По осмотру у того вора,— писали Азовские власти,— голова оказалась прострелена знатно в левый висок из пистоли и от тела его смердит».
По приказанию Азовского губернатора, у Булавинского трупа отсекли голову и положили ее в спирт до государева указу. А туловище за ноги повесили на перекладине». В то же время заковали в цепи и посадили в Азовскую тюрьму брата и сына Булавина, да воровских заводчиков: Сеньку Драного, Ивашку Гайкина, Лучку Хохлача, Мишку Голубятникова, Кирюшку Курганова с 50-ю товарищами.
Таким образом 8-го июля 1708-го года мы можем считать последним днем Булавинского движения.
Во второй половине июля от всех станиц и казачьих городков собраны были повинные. «Булавин и его атаманы,— плакались раскаявшиеся преступники,— прельщал нас и к себе приворачивал неволею. И от такого его озорничества мы пришли в немалый страх, и просим великаго государя о милосердии».
24-го июля из Ближней Канцелярии от царского имени посланы были грамоты И.С. Мазепе, князю Д.М. Голицыну, князю П.И. Хованскому, Астраханскому воеводе П.М. Апраксину и другим воеводам, в том числе Тамбовскому стольнику Василию Васильевичу Данилову и Козловскому князю Григорию Ивановичу Волконскому о том, что воры Булавинцы побиты в разных местах, а вор Булавин сам себя убил до смерти, и милостью Божиею, а великого государя молитвами и счастием, оное воровство искоренено и всяк о том да ведает.
С этого времени и наш Тамбовский край относительно умиротворился. Правда, общественной безопасности от придорожных гультяев у нас долго еще не было, до самого начала XIX столетия, но это уже другая тема, требующая особого рассмотрения.
Заключаем нашу речь о Булавинском движении в Тамбовском крае вопросом о том: почему Булавинское дело нашло себе сочувствие среди нашего народонаселения? Думаем — потому, что в начале прошлого столетия в наших степях и лесах, сравнительно безопасных от воеводского и приказного произвола, слишком много было пришлого, вольнолюбивого, бродячего люда, усиливавшего местную русскую колонизацию, вследствие чего в наших актах многие села и деревни указываемого времени именовались новонаселенными; к нам же, в нашу сравнительно тихую глушь шли толпами и раскольники и даже заводили у нас свои городки. Оба эти элемента как нельзя более гармонировали с характером Булавинского движения, развивавшегося во имя казацких вольностей и древле-русского благочестия.
После Булавинского движения Тамбовский край, как мы сказали, по-видимому, надолго умиротворяется; по крайней мере он перестает быть театром Татарско-Калмыцким и казацких операций, и в этом случае, несомненно, наша безопасность от внешних врагов установилась не без воли царя — Петра. Что мог, то он сделал для нас, но было и для него много непосильного, невозможного, недомысленного…
По смерти Петра Великого всероссийская жизнь повсеместно нравственно ослабела. Явилась дикая и нелепая бироновщина, с ее чужеземными хищными проходимцами. Со дня на день укреплялся бюрократизм и народная жизнь видоизменялась по немецкому шаблону… Очень плохо приходилось в те дни и нашему краю и потому летописи его, приводимые нами ниже, представляются по преимуществу самыми скорбными.
http://otambove.ru/
Память об этих грозных временах, забытая нашими современниками, живо однако сохраняется в некоторых столичных государственных архивных хранилищах, между прочим и в Московском архиве министерства юстиции. Мы пользовались документами этого последнего учреждения, именно воеводскими доношениями из разряду в ближнюю канцелярию. И вот результаты нашей работы, проливающие некоторый свет на былую тяжкую годину наших предков — Тамбовцев, как видно — не вдруг освоившихся с суровыми Московскими порядками и с вожделением помышлявших о казацких общинных обычаях и о народно-земской воле.
К осени 1707-го года в Донской земли скопилось множество беглых голутвенных людей, которые в казацких необозримых степях и под защитой казацких вольных обычаев искали полного простора, которого не давал им суровый царь-преобразователь, донимая свою землю рекрутчиной, даровой работой и усиленной податью… Эти беглецы по степени своего умственного развития и по самому своему нравственному складу никак не могли проникнуть в великие царские замыслы, идеальная и государственная сторона которых совершенно и непосредственно закрывалась для них крайне суровой действительностью. Для поимки беглецов царь Петр Алексеевич отправил на Дон князя Юрия Владимировича Долгорукого, который, угождая суровому своему повелителю, стал действовать слишком быстро и решительно. И вот вся казацкая земля, давно уже недовольная Москвою, по всему бассейну тихого Дона заволновалась. Удалые станичники угрюмо сравнивали прежнюю волю свою с тогдашней неволей и потихоньку сговаривались при случае постоять за давнюю казацкую привилегию — принимать к себе невозбранно всяких беглых людей, государевых и вотчинных. Сигнал к открытому мятежу подан был Бахмутским атаманом Кондратием Афанасьевым Булавиным, у которого деятельнейшими помощниками были следующие казаки: Игнатий Некрасов, Лука Хохлач, Семен Драный и Сергей Беспалый. 9-го октября 1707-го года Бахмутская казацкая ватага с самим Булавиным во главе напала на Долгорукого и истребила весь его отряд и его самого. С этого времени мятеж быстрее и быстрее стал распространяться во все стороны, захватывая течение средней и нижней Волги, Нижней Оки, Днепра, Десны, Самары, Медведицы, Бузулука, Хопра, Воронежа, Вороны и Цны. Мятежники проникли далеко на север и меж Кинешмы и Юрьевца Повольского стали многолюдством и проезду не давали. И близ Нижнего на стругах промышленников и целовальников били и от такого воровства государевы рыбные промыслы остановились. Нижегородские воеводы поэтому совершенно справедливо опасались, как бы не было такого бунту, как и в прошлых годах, при Стеньке Разине. К весне 1708-го года Булавин настолько окреп, что решился открыто напасть на самого Черкасского атамана Лукьяна Максимова, у которого отнял царскую казну, наряд и зелье, причем многие дотоле верные Петру казаки добровольно перешли на сторону мятежников. Это было 8-го апреля. А 1-го мая Булавинцы штурмовали уже город Черкасск, взяли его, атаману и старшинам Черкасским отсекли головы и всех Черкассцев принудили присягнуть себе («привели к вере»).
В это время под начальством Булавина в строю было 15 000 человек. Таким образом положение дел на нашей юго-восточной окраине становилось слишком серьезным и грозным. Затруднения усложнялись еще только что потухавшим Башкирским восстанием и надвигавшейся с запада из Польши Шведской грозой… Было над чем призадуматься Петру Алексеевичу, но тем сильнее возбуждалась необыкновенная энергия нашего царя-работника, вырастившего свою империю среди бед и затруднений, почти непобедимых.
В марте 1708-го года казацкое движение настолько захватило Тамбовскую провинцию, что с трудом поддерживались сношения Тамбовского воеводы Данилова с Козловским воеводой князем Григорием Волконским. Жители наших городов со страхом ожидали казацкого нашествия, потому что местным воеводам лазутчики дали знать о намерении Булавина во многолюдстве придти под Тамбов и Козлов для разоренья. А между тем в Тамбове войска было только 100 человек; не более того было вероятно и в Козлове; правительственная помощь по Московскому обычаю замедлялась; большинство городских и посадских жителей возбуждало сомнение в их политической благонадежности, и многие Тамбовцы и Козловцы, по словам Григория Ивановича Волконского, склонялись к воровской прелести, стали на переправах и проездах и ловили царских людей.
В ожидании Булавинского нападения князь Волконский сделал в Козлове войску и жителям смотр и вот что писал он впоследствии по этому поводу в ближнюю канцелярию: «Козловцев служилых всяких чинов людей я собрал и начал смотреть, при котором смотре из них явилось старых и страмных и в осадное сиденье негодных многое число, а в службу годных явилось немногое число и безоружны; а хотя ружье и будет им роздано и они тем ружьем владеть и палить без науки не умеют и за тем в отпоре будет остановка».
В апреле Тамбовско-Козловская тревога усилилась вследствие новых угрожающих слухов с берегов Дона. Козловские лазутчики доносили своему воеводе, что вор Булавин, собрался в пристанском городке в нескольких тысячах, сухим путем и водой пошел на Черкасск и Азов. С ним, по словам тех же лазутчиков, были Хоперские, Бузулуцкие, Медведицкие и иные казаки, и кроме того бурлаки, Тамбовцы и все казенные судорабочие Донского бассейна. На Тамбовских и Козловских площадях толпами стал собираться народ и от разных заезжих людей охотно выслушивал между прочим такие новости: «Кондратий Афанасьевич скоро пойдет до самой Москвы и во всех российских городах выведет бояр, прибыльщиков и немцев».
Другие к этому прибавляли: «Теперь по атаманскому приказу земли нам не пахать и хлеба на государеву казну не сеять, никуда не отлучаться и ждать перемен».
Охотно выслушивались толпой и известные Астраханские бредни Стеньки Москвитянина: «царь у нас теперь подменный, переменил веру, носит немецкое платье и велит брить бороды».
В это же время по нашим городам и селениям читались подметные Булавинские письма следующего странного содержания: «атаманы молодцы, голь кабацкая, голытьба непокрытая, дорожные охотнички и всякие черные люди! Кто похочет с атаманом со Кондратьем Афанасьевичем погулять, по чисту полю красно походить, сладко попить-поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте на вершины Самарския. Да худым людем, и князьям, и боярам и немцам за их злое дело не спущайте, а своих людей, посадских и торговых, не троньте, а буде кто напрасно станет кого обижать, и тому чинить смертную казнь».
Таким образом в наших краях повторялась Разиновщина и предначиналась Пугачевщина: те же деятели, те же побуждения к бунту, средства и цели, и та же первоначальная правительственная вялость в подавлении мятежа… Тогда, под влиянием разных слухов и подметных писем, почти во всех селах Тамбовской провинции жители назвались казаками, выбрали своих атаманов и есаулов и ежедневно стали собираться в круги для обсуждения разных благоприятных Булавину мероприятий. Дерзость Булавинцев в Козлове и его уезде выразилась между прочим в том, что Донской казак Зиновей Борыбин многих Козловцев склонил в злое согласие и к вере привел и выбрал атамана из Козловцев же. Следовательно в городе Козлове, рядом с представителем царской власти, уживался, конечно тайно, и Булавинский представитель, деятельность которого, судя по нашим документам, выражалась главным образом в заготовлении для мятежников стрельного и огненного оружия и в возбуждении и поддерживании восстания. Этим другим Козловским начальником был некто казак Скрылев. Полномочия его простирались на весь Козловский уезд и держали весь мирный народ в значительном страхе.
В описываемое нами время в Тамбовском уезде были государевы драгунские дворы, на которых разводились табуны породистых лошадей для дворцовых и военных потребностей. И все они сделались воровскою добычею. Похитителем царских табунов был известный Лука Хохлач, который до восстания служил царю в звании атамана Бузулуцкого и Островского городка. В марте и апреле 1708-го года этот мятежник с летучею станицею в 300 человек наводил ужас на все села по Цне с притоками и по Битюку: «все те селения,— говорится в отписках князя Волконского,— тот вор Лучка Хохлач разорял и он же сжег все казенные корабельные припасы, и кто казался ему Хохлачу подозрительным, тех он приказывал переимав сажать в воду». Это обстоятельство, что казачья станица в 300 человек наводила ужас на несколько уездов, объясняется конечно тем, что у Булавинцев в нашем крае везде были более или менее явные и усердные единомышленники. 16-го апреля 1708-го года князь Волконский писал князю Меньшикову («светлейшему римскаго и российскаго государств князю Ижорскому, и генеральному губернатору над провинциями Ингриею и Эстляндиею, Его Царскаго Величества государственных тайных дел министру, и генералу главному над всею кавалериею, кавалеру и подполковнику Преображенскаго регименту, и капитану компании бомбардирской от первейшей гвардии, и полковнику над двумя конными и над двумя пешими полками — А.Д. Меньшикову»): «марта в 30-ое число пришли на Бетюк воровские люди с Хопра, сказываются Донские казаки, человек с 200 и воеводу Федора Тинкова и попа и подьячих и иных многих Бетюцких жителей разграбили и воеводу держут скована и волостных людей к себе призывают и хотят воеводу на градских вратах повесить и многие бурлаки к тем ворам пристали, которыми они ружья и лошади дали; а Бетюцкого бурмистра в том городе пытали, привязав к двум лошадям к хвостам волочили сквозь окно». Даже в самом Тамбове многие посадские жители не слушались воеводы Данилова: в крепость не шли, молебного пения о даровании царю победы слушать не хотели и, не скрываясь, выражали удовольствие по поводу Булавинских успехов… В таком положении дела были у нас в течение всего марта и до конца апреля.
Всеобщая паника в нашем крае была причиной того, что поставка казенного провианта с Козловских и Тамбовских обывателей в количестве 10$nbsp;844 четвертей ржи, муки и круп, назначенная в Азове и Воронеже на 13-ое апреля, не состоялась и того окладного и запросного провианта с двенадцати тысяч пятисот сорока четырех Тамбовских и Козловских дворов ничего не явилось. От этого царские служилые люди терпели голод и оборона нашего края ослабевала и замедлялась. В то же время Воронежский вице-губернатор Степан Колычов, под начальством которого состояли все воеводы Тамбовской провинции, так перепугался по поводу Булавинских успехов, что с целым пехотным полком заперся в городе Воронеже, якобы для охранения кораблей. «Вор Кондрашка Булавин,— отписывался он впоследствии,— во многособранном людстве имеет воровскую свою станцию в устье реки Хопра, и тем кораблям, которые определены в Азов, есть многое опасение, чтоб над ними те воры какой шкоды не учинили». На этом основании Степан Колычов ограничился самим тесным сиденьем и до самого конца Булавинского бунта как бы не существовал для края. А Булавинцам то и надо было, и они с малыми силами свободно хозяйничали в Воронежской провинции, кстати набегая и в Тамбовские пределы. Так 30-го марта в село Бобровское приехали Булавинцы в количестве ста человек и великого государя денежную казну и лошадей разграбили, и всякие приказные письма изодрали, и кабацкого голову пытали, и многие дома разоряли, и колодников распустили, а иных взяли с собою. По окончании грабежа, мятежники вспомнили про Бобровского атамана Лукьяна Михайловича и били его смертным боем и оставили едва жива. И в то время Тамбовский крестьянин Роман Желтопятый так говорил ворам.
—Для чего вы изменников не убиваете, и буде дадите мне хотя рубль и я многих убью до смерти…
Атаман Булавин прибыл к устью Хопра в самое вербное воскресенье. В то время все Хоперские и Бузулуцкие и Медведицкие городки передались на его сторону и из каждого городка, станицы и села тех мест половина жителей шла за атаманским войском, а другая половина оставалась дома. Таким образом опасность постепенно увеличивалась и все ближе и ближе подходили к Тамбову и Козлову. Оставшиеся верными правительству жители названных городов с нетерпением ожидали царской военной помощи, но вместо того от 14-го апреля получили следующий приговор из ближней канцелярии: «имейте от воров опасение и осторожность и промысл над ними чините, а сами к тем ворам не приставайте и на их прелести не склоняйтесь, а буде которые жители к воровству пристанут, и тем за то учинена будет смертная казнь». И грамоты от царского имени в Тамбовской провинции читали такого же содержания: «и вы б (жители) к тому воровству не склонялись и о сохранении от тех бунтовщиков указ наш учиняли б и тамошние места до пущаго разорения не допустили б». Уже в конце апреля из Москвы тронулись с великим поспешением к Тамбову и Козлову два отряда: Степана Бахметева и Ефима Гулица. В то же время деятельное участие в подавлении мятежа приняли — бригадир Шидловский и полковник Тевяшев. Но решительное и быстрое усмирение Булавинского мятежа началось только тогда, когда на украйну прибыл царский уполномоченный, гвардии подполковник, князь Василий Владимирович Долгорукий, брат убитого Булавиным князя Юрия. 28-го апреля царь писал Долгорукому:
«Понеже нужда есть ныне на украйне доброму командиру быть и того ради приказываю тебе оную команду. По получении сего письма тотчас поезжай к Москве и оттоль на украйну, где обретается Бахметев, а кому с тобой быть, о том посылается роспись».
Тогда же во все украинные города разосланы были грамоты царевича Алексея Петровича о том, чтобы все тамошние воеводы во всем послушны были князю Долгорукому и отправляли б оное дело не мешкав и тот огнь заране утушили б. Всех войск в распоряжение князя Долгорукого дано было около 20 000 человек драгун, черкасов, кумпанейцев, людей полковой службы, царедворцев, Москвичей и городовых. И прежде чем явились в нашем крае правительственные войска, местные жители по одним грозным Московским слухам понемногу стали смиряться и являться с повинными к властям.
2-го мая к князю Волконскому в Козлов прибежали Борисоглебские подьячие Василий Протопопов, Иван Томилин, Прокофий Польшин, Константин Жильцов и крестьянин Филимонов.
«На шестой неделе великого поста,— сказывали они,— приезжали от вора и бунтовщика Булавина в Борисоглебской Хоперского городка поп Алексей со многими ворами и Борисоглебских жителей наговаривали; и те воры всех колодников распустили и государев порох весь за город вынесли».
Князь Волконский стал выговаривать им: для чего де Борисоглебцы против тех воров не постояли… И они вновь говорили Козловскому воеводе:
«Подьячий Катасонов останавливал злодеев и его многажды били, и он ушед в город ударил в набат и по тому набату градские жители никто к нему не пошел и отбивать его не стали».
В великую субботу Булавинцы снова приехали в Борисоглебск, собрали всех жителей и велели им выбирать себе атамана и есаулов. А в полковники по неволе выбрали подьячего Катасонова.
«И приводили всех нас,— говорили Борисоглебские беглецы,— к вере, чтобы служить нам Булавину верно, и во всех селениях Борисоглебскаго уезда они ж воры выбрали атаманов, и после их воровскаго съезду были у всех Борисоглебских жителей круги по вся дни, чтобы иттить с Булавиным заодно».
На Фоминой недели в Борисоглебск прискакал гонец с письмом к местному атаману от Луки Хохлача: велено было половине Борисоглебцев идти за ворами в поход на Битюг против государевых полков. И Борисоглебские жители воровских прелестей послушались. А непослушных атаманы без мотчанья сажали в воду.
Вышеназванные подьячие тоже пошли против царского войска, по 28-го апреля убежали тайным обычаем из мятежного лагеря близ деревни Токая и, как мы сказали, явились к Козловскому воеводе князю Григорию Волконскому с повинною.
—Вор Булавин и его единомышленники,— откровенно показывали наши раскаявшиеся беглецы,— дело свое починали якобы для льготы маломочных людей, и в том явилось у нас сумненье…
Это сумненье явилось главным образом потому, что Булавинщы, следуя Разинским традициям, не давали ходу всем торговым людям и товары их грабили без остатку, причем нередко слишком сурово и беспардонно обращались и с самою жизнью торговцев. Вследствие этого народная масса научалась видеть в приверженцах Кондратия Булавина не политических деятелей и не социальных реформаторов, а обыкновенных добрых молодцев придорожного характера.
В Булавинских разбоях нередко принимали участие и лица духовного звания. Мы уже указывали на попа Алексея, который овладел Борисоглебском и жителей его склонил к мятежу; теперь указываем еще на Азовского чернеца, имя которого в наших документах не значится. Между тем безымянный Азовский чернец, между Булавинскими атаманами был лицом немаловажным, он был товарищем известного Семена Драного и предводительствовал ватагой в тысячу человек. Впоследствии бригадир Шидловский так доносил о подвигах нашего чернеца: «от него в народе слабость росла час от часу и оный же чернец разорил Ямполь и все Ямпольцы к тем ворам пристали и пошли с ними под Маяки»…
Участие духовных лиц в Булавинском движении, без всякого сомнения, объясняется как прежнею бытовой и нравственной близостью духовенства к народу, так еще более тем, что изображаемые нами факты не чужды были религиозного характера, т.е. Донцы и их приверженцы, в том числе и наши Тамбовцы, сильно проникнуты были старообрядческими тенденциями и посредством борьбы надеялись дать им торжество.
Все это наводит нас на мысль, что раскол есть явление во всяком случае совершенно национальное, требующее особенного внимания и рассудительного снисхождения.
Как во времена Разина и Пугачева, и при Булавине мятежники не чуждались инородческой помощи, Калмыцкой и Татарской. Так, 2-го мая в деревню Ураеву, Валуйского уезда, во многом числе приехали Булавинцы с Калмыками и Татарами, со знаменем; и той деревни жителей пограбили и били смертным боем, и конские стада отогнали, и проведывали про войско государево, где и сколько, и прельщали народ страхом и лаской к вору Булавину, сманивая всех идти под Черкасск…
К половине мая 1708-го года правительственная победа стала несомненной. Наша украйна против Булавина стояла во всеоружии. Царевич Алексей Петрович выполнил свои интендантские обязанности относительно войск князя Василия Долгорукого вполне исправно. Он быстро снабдил их порохом и свинцом, деньгами, канцелярскими принадлежностями, аптекой и врачами, священниками и походной церковью, дьяками, сторожами и мастеровыми, как это видно из донесений князя Долгорукого в разряд от 14-го мая, из Воронежа.
«Из монастырскаго приказа, по царевичеву указу,— писал он,— попы с церковной утварью в полк ко мне посланы; из суднаго приказа дьяки с сторожами тож посланы; из провиантскаго и адмиралтейскаго приказа провиант весь послан: будары, пушки, порох, свинец, ружья и пушкари; из аптекарской палаты лекаря с лекарствами отпущены, да из оружейной палаты дано 40 знамен.»
Напрасно Булавин усиленно начал рассылать прелестные письма и обещать каждому человеку за приход к нему по 10-ти рублей на месяц. Такая щедрая приманка действовала на немногих, преимущественно на запорожцев и беглых солдат, которые уходили из своих пограничных полков целыми десятками. Но перебежчиков ловили и со всех сторон дружно сокрушали мятеж: с юга начали действовать против Булавинцев, гетман И.С. Мазепа и Киевский губернатор Д.М. князь Голицын, с востока Казанский комендант Кудрявцев и боярин князь Хованский, с севера и запада князь Долгорукий с подручниками. Когда же в окрестностях Тамбова князь Долгорукий разбил ватагу Луки Хохлача, стоявшего под Тамбовом более десяти дней, то Булавинское дело разом остановилось и окончательное его уничтожение явилось вопросом времени.
В начале июня в борьбу с восставшим казачеством вступил сам светлейший и из Ижорской канцелярии стал рассылать царские указы воеводам, полководцам и в разряд. Вмешательство ближайшего царского сотрудника сразу обнаружилось всегда отличавшей его деловитостью и хозяйственностью. Между всеми городами юго-восточной России, находившимися в районе восстания, князь Меньшиков учредил правильную правительственную почту. На всех переправах и проездах между Доном и Волгой поставлены были сильные караулы. Для земляного и каменного строения в Казань и на Волгу вызван был известный крестьянин Посошков, который и эту царскую службу исправил по обычаю быстро и дельно, не хуже любого инженера-немца. Донцам и Калмыкам отосланы были без мотчанья обычные годовые деньги: 7865 рублей, да множество пороху, свинцу, хлеба, вина. Некоторые команды, поколебавшиеся в верности правительству, примерно и жестоко были наказаны: третьего солдата казнили перед товарищами, двух били плетьми и ссылали на каторгу… Недорослей, укрывавшихся от службы во многом числе, стали сыскивать с большим поспешением; все это делалось вследствие повелительного письма князя А.Д. Меньшикова. В это время и сам царь напряженно стал следить за событиями на нашем юго-востоке. В этих видах он получал от всех воевод Приволжских и Придонских еженедельные ведомости.
15-го июня князь П.И. Хованский писал царю, что Башкирцы совершенно повинились. «Начальнейший Кучум-батыр, писал он, — и другие набольшие Башкирцы в винах своих добили великому государю челом и в верной своей службе куран целовали и ныне за тем куранным целованием у тех Башкирцев шатости не слышно». Это обстоятельство еще более развязало руки Московскому правительству и содействовало окончательному поражению мятежа. Впрочем около того же времени и иные не столь утешительные вести сообщал правительству из Киева князь Голицын. «Мая 29-го,— писал он,— Сумский полковник стал в урочище у речки Уразовой и июня против 8-го числа в ночи, перед светом за час, воры Булавинцы пришли многолюдством безвестно и с теми ворами был у наших бой часа два и больше, и иные воры многолюдством со всех сторон ворвались в наш обоз и полковника подле пушек застрелили и Воронежского сотника расстреляли в кругу, и иных старшин и урядников и рядовых казаков многих побили и весь обоз разобрали и 4 пушки со всяким ружьем взяли; а у тех воров побиты полковник и атаман и рядовых казаков человек с триста, было ж у тех воров всех человек с 20 000». Ясно, Булавинцы чуяли свой конец и потому напрягали все свои силы до крайности. Но такие случаи были очень редки. Силы Булавина к концу июня были уже совершенно разделены и окружены войсками князей Хованского и Долгорукого. В начале июля сам Булавин застрелился. Игнатий Некрасов ушел на Кубань. Дон стих. Вся украйна покорилась царю. Началась правительственная расправа…
Замечательна та вероломная роль, которую играли во время Булавинского движения Калмыки и их тайша Аюка. По договору с царскими воеводами, Калмыки должны были идти вместе с правительственными войсками на Башкир и Булавинцев. Против тех и других они должны были отделить по 10 000 человек. Между тем наши мнимые союзники действовали вот как.
15 июля 1708 года Верхнеломовский воевода Владычкин писал в ближнюю канцелярию:
«Мая и июня в розных числах по ведомостям из Нижняго Ломова воровские казаки, тако же и Калмыки многия села и деревни разорили и людей грабят и побивают, и Чембар разорили, и Верхнеломовцев мучили и жгли огнем и в воду сажали. Да в город Мошкан пришед подьячаго, которому был город приказан, убили и разоренье всякое чинили, и ныне те воры собираются в разных местах для воровства и от приходу их в Верхнем Ломове опасно, потому что за отсылкой в Казань служилых людей стало у нас малолюдно и те ненадежны и безоружны».
Из Верхнеломовского уезда Калмыцкие и казацкие мятежники проникли в северные уезды нынешней Тамбовской губернии и стали отгонять у крестьян стада и табуны, и от того воровского набега крестьяне с женами и детьми бегаючи живут по лесам и помирают. Эти Калмыцко-казацкие ватаги рассеяны были сотником Григорием Зражевским.
Между тем другая Калмыцкая ватага, примерно в тысячу человек, пробралась на Битюг и в нынешний Борисоглебский уезд. Появившись в наших южных пределах совершенно внезапно, Калмыки многих тамошних жителей побили и покололи, и хутора и слободы осадили. Тогда против Калмыков пошел полковник Тевяшев с кумпанейцы и со многими жительми. Дикие кочевники настигнуты были царскими войсками близ Острогожска. «И дошол я их — Калмыков,— писал Тевяшев,— и был у меня с ними бой жестокий 30-го июня, и многие Калмыки побиты и ранены, а было их с тысячу человек и больше. Калмыцкое воровство было причиной того, что царь Петр отправил к Аюке-тайше нарочного для сыску и казни тех ордынцев, которые подбегали под украинные города и разорение чинили.
6-го июля 1708-го года Калмыки, соединившись с мятежными казаками, решились вступить в бой с правительственными войсками близ самого Азова, как писал об этом Азовский губернатор Толстой. «Наши солдаты,— доносил он в своей реляции,— на тех воров наступали мужественно и стрельба была у них 3 часа непрестанно с самого утра; и во время того бою из Азова и от морскаго флота с кораблей была пушечная стрельба и той пушечною стрельбой многих воровских людей побили».
К вечеру характер боя совершенно определился. Калмыки на всех пунктах поспешно отступили в степь, унося с собой своих многочисленных раненых и убитых.
«Помощию всемогущаго Бога,— доносил Толстой,— и заступлением Пресвятыя Богородицы и честнаго славнаго крестителя Господня Иоанна и великаго Государя счастием тех воров побито многое число и прогнали их в степь».
Калмыков и Булавинцев под Азовом было более 5000 человек. Из этого числа в бою побито было 423 человека, около 400 потонуло в Дону и в плен взято 60 человек.» А с нашей стороны, уверял Толстой,— убит один человек и ранено 10 человек».
Результатом Азовской победы была добровольная сдача князю Долгорукому четырехтысячной воровско-казацкой партии с атаманами Голым и Беспалым. Дело было на речке Боровой, близ Сухаревского городка. От имени сдавшегося ополчения послан был к царю с повинной казак Василий Поздеев, которому между прочим поручено было хлопотать в Москве о том, чтобы виновных в Булавинском возмущении и не получивших прощения казнить на Дону и не везти в столицу.
На другой день после Азовской битвы, именно 7-го июля произошло самоубийство Булавина. 8-го июля тело его привезено было в Азов атаманом Ильею Зернщиковым. «По осмотру у того вора,— писали Азовские власти,— голова оказалась прострелена знатно в левый висок из пистоли и от тела его смердит».
По приказанию Азовского губернатора, у Булавинского трупа отсекли голову и положили ее в спирт до государева указу. А туловище за ноги повесили на перекладине». В то же время заковали в цепи и посадили в Азовскую тюрьму брата и сына Булавина, да воровских заводчиков: Сеньку Драного, Ивашку Гайкина, Лучку Хохлача, Мишку Голубятникова, Кирюшку Курганова с 50-ю товарищами.
Таким образом 8-го июля 1708-го года мы можем считать последним днем Булавинского движения.
Во второй половине июля от всех станиц и казачьих городков собраны были повинные. «Булавин и его атаманы,— плакались раскаявшиеся преступники,— прельщал нас и к себе приворачивал неволею. И от такого его озорничества мы пришли в немалый страх, и просим великаго государя о милосердии».
24-го июля из Ближней Канцелярии от царского имени посланы были грамоты И.С. Мазепе, князю Д.М. Голицыну, князю П.И. Хованскому, Астраханскому воеводе П.М. Апраксину и другим воеводам, в том числе Тамбовскому стольнику Василию Васильевичу Данилову и Козловскому князю Григорию Ивановичу Волконскому о том, что воры Булавинцы побиты в разных местах, а вор Булавин сам себя убил до смерти, и милостью Божиею, а великого государя молитвами и счастием, оное воровство искоренено и всяк о том да ведает.
С этого времени и наш Тамбовский край относительно умиротворился. Правда, общественной безопасности от придорожных гультяев у нас долго еще не было, до самого начала XIX столетия, но это уже другая тема, требующая особого рассмотрения.
Заключаем нашу речь о Булавинском движении в Тамбовском крае вопросом о том: почему Булавинское дело нашло себе сочувствие среди нашего народонаселения? Думаем — потому, что в начале прошлого столетия в наших степях и лесах, сравнительно безопасных от воеводского и приказного произвола, слишком много было пришлого, вольнолюбивого, бродячего люда, усиливавшего местную русскую колонизацию, вследствие чего в наших актах многие села и деревни указываемого времени именовались новонаселенными; к нам же, в нашу сравнительно тихую глушь шли толпами и раскольники и даже заводили у нас свои городки. Оба эти элемента как нельзя более гармонировали с характером Булавинского движения, развивавшегося во имя казацких вольностей и древле-русского благочестия.
После Булавинского движения Тамбовский край, как мы сказали, по-видимому, надолго умиротворяется; по крайней мере он перестает быть театром Татарско-Калмыцким и казацких операций, и в этом случае, несомненно, наша безопасность от внешних врагов установилась не без воли царя — Петра. Что мог, то он сделал для нас, но было и для него много непосильного, невозможного, недомысленного…
По смерти Петра Великого всероссийская жизнь повсеместно нравственно ослабела. Явилась дикая и нелепая бироновщина, с ее чужеземными хищными проходимцами. Со дня на день укреплялся бюрократизм и народная жизнь видоизменялась по немецкому шаблону… Очень плохо приходилось в те дни и нашему краю и потому летописи его, приводимые нами ниже, представляются по преимуществу самыми скорбными.
http://otambove.ru/
Вернуться назад